Ради правды следует сказать, что среди немцев встречались и относительно порядочные субъекты. Однажды к нам вошел молоденький солдат, открыл платяной шкаф, увидел мой шарф, намотал его на шею, повернулся к выходу, но почему-то остановился, растерянно оглядел нас, комнату и вдруг стащил с себя шарф, молча бросил его обратно в шкаф и быстро вышел. Мы только удивленно переглянулись.
Стояла оглушительная тишина. Никаких звуков, напоминающих о войне. Но все вокруг как-то помрачнело. В самом воздухе, казалось, жило ожидание чего-то еще более страшного. Через наш двор, прилегающий к зоологическому саду, проследовали несколько буйволов, то у одного дома, то у другого можно было встретить тощую рыжую собаку-динго, в городском саду паслись штук семь молодых оленей. Всех их немцы перестреляли. В самом зоосаде от голода упал слон. Кто-то из оставшихся сотрудников вызвал ветеринара. Тот, осмотрев слона, сказал, что спасти его еще можно, но это потребует больших затрат. Поскольку взять на себя спасение слона было некому, ветеринар попросту убил его. Через два дня от туши слона ничего не осталось — жители окрестных домов растащили ее. Даже мне удалось попробовать вареной слонины, которой меня угостила соседка по двору.
У нас же крупа закончилась, и есть стало нечего. Мама уносила на базар то одну одежку, то другую, но денег, вырученных за эти старые тряпки, хватало только на картофельные очистки. Из них мама варила суп. Кастрюля была большая, очистки в ней плавали редкими рыбками, и выловить хотя бы несколько штучек было несказанным счастьем. Мы съедали по несколько тарелок чуть замутненной, пресной, пахнущей вареными очистками жидкости, подолгу перемалывая во рту одинокие картофельные шкурки, отрываясь от стола только тогда, когда надутый водой барабан желудка уже не мог принять больше ни капли. Сестренка устраивала себе обед из двух блюд, сначала выпивая воду, а затем уже съедая очистки.
