Уже к следующему лету было ясно, что на мою пенсию и Мишину зарплату прожить, сохраняя привычный образ жизни, не удастся. Мои соседи и друзья Галя и Володя Томашевские первыми решились на сдачу квартиры, столкнувшись с такими же финансовыми проблемами. К тому же Володина Внешторговская академия, где он преподавал, «приказала долго жить». А весной 1992 года произошла приватизация квартир по желанию. Томашевские и я получили документы под номерами 5 и 6, в первых рядах. К лету Москва была полна иностранцев, иностранных риалтерских фирм и зазывных объявлений в почтовых ящиках. Наша квартира из четырёх комнат в престижном районе на красивой улице и в доме Верховного совета ценилась высоко. Томашевские и я сдали наши квартиры за $1500 каждую, так как они нуждались в евроремонте и переоборудовании за счёт съёмщиков. Для себя мы сняли квартиры поскромнее, двухкомнатные, за $300 и тоже на Кутузовском проспекте, только подальше от центра. Мы стали богачами, цены были прежними, один доллар стоил 8 рублей, потом 12 рублей, а у нас целая тысяча пятьсот долларов в месяц!
На другое лето мы опять жили в Александровке, а в сентябре могли себе позволить поплыть по Волге до Астрахани и обратно 24 дня. Мне хотелось дать Мише возможность пережить то, что у меня было в детстве: Волга и незабываемые города на ней, Ярославль, Кострома, Нижний, Казань, Симбирск и наконец Астрахань с белым кремлём с изразцами. А главное – остатки старой России.
Остатков, слава Богу, было больше, чем неприглядных хрущёвских пятиэтажек. Мишка увлечённо зарисовывал маковки церквей, то и дело возникающих слева и справа по борту, а я ему рассказывала о путешествиях с дедушкой Кузей, об огромных ярмарках, о людях давних лет. На каждой стоянке покупали книжечки о чудных городах и их былой роли в жизни реки, страны и людей.
На пароходе была группа туристов из Америки, потомков немцев Поволжья, некогда приглашённых Екатериной Великой. Они приехали, чтобы найти в архивах города Энгельса под Саратовым информацию о судьбах своих родственников, высланных по приказу Сталина в 1941 году в Казахстан. С ними я близко общалась, и вот как это вышло. В Саратове на главной улице с прекрасными купеческими особняками я наткнулась на объявление о том, что в художественной галлерее проходит выставка портретов семьи Романовых из запасников Зимнего Дворца и музеев Петербурга. Прибыли мы в Саратов около 6 вечера, выставка уже закрывалась. Из-за шторма в Рыбинском водохранилище мы сбились с графика и на обратном пути из Астрахани не должны были опять причаливть к Саратову. Мы с Мишкой кинулись обратно к пристани и к нашему капитану с мольбой что-либо сделать, чтобы опять зайти в Саратов, чтобы и пассажиры и команда могли ознакомиться с диковинной выставкой. Взамен я обещала капитану один-два раза выступить перед американцами с воспомианиями о детстве на пароходе. Всё получилось, капитан был убеждён в нашей правоте и вернулся в Саратов. Мы посетили выставку на другой день. Она располагалась в трёх залах, портреты были писаны лучшими художниками России и Европы. Почему-то больше всего помню милое печальное лицо императора Николая II кисти Серова. Уж очень трагические глаза!
В Астрахани мы с Мишей отделились от экскурсии и пошли просто бродить по улицам вокруг Кремля, где познакомились с казаками, молодыми членами Астраханского казачьего войска. Мы залюбовались старинным одноэтажным домом с большим чудесным садом. Забор был высок, но калитка казалась незапертой. Я коснулась её, она совсем открылась и за ней стоял высокий красивый старик. «Нет, нет, не уходите! - сказал он. - Вы, наверное, с парохода». Мы сознались, что да , что полюбопытствовали заглянуть в сад. Он разрешил нам осмотреть его, причём с каждого дерева и куста срывал для нас угощения, после чего пригласил зайти в дом. Дом действительно был очень необычный и, очевидно, походил на дом дедушки Кузи в Алатыре. В гостиной посередине стоял старинный круглый стол, в каждой стене был выход (то-есть, на все четыре стороны): в спальни, в кабинет и на кухню. Когда-то дом принадлежал какому-то чиновнику, а наш хозяин попал в него необычно. Его отец владел садами на другом берегу Волги (15 тысяч деревьев). Весной 1927 года в их деревню въехали три автомобиля с военными, окружили их дом, родителей и 6-7 человек детей, посадили в машины и увезли. Наш хозяин Николай был постарше, ему было 8 лет, и он с приятелями был в это время на рыбалке. Когда он бежал в деревню берегом Волги, перевозчик сказал ему: «Не ходи домой. Беги куда-нибудь». И предложил сесть к нему в лодку.
За неделю до этого Николай с отцом ездили в Астрахань к чиновнику за какими-то документами. Мальчик переправился в Астрахань и пошёл к этому дому, больше он никого не знал. Чиновник и его жена спрятали мальчика у себя, их сын, белый офицер, был убит в 1918. Других детей у них не было. Мальчика усыновили. В 1941 году он ушёл на фронт, попал в плен, работал у немецкого фермера в саду. Эту работу он хорошо знал. Хозяин и его дочка не чаяли в нём души. Когда война кончилась, они уговаривали его жениться и остаться. Он не мог: в Астрахани оставались очень пожилие приёмные родители. Он вернулся к ним и всю жизнь потом вспоминал уютную немецкую ферму и свою невесту. Он плакал, когда мы рассказывали ему о невиданном изобилии товаров на рынках в городах, в которых мы побывали на Волге. Для нас это изобилие было дивом, мы привыкли к пустым полкам, на которых кроме частика в томате ничего не было.
Из Астрахани мы привезли 5 килограмм чёрной икры (5 банок по 150 рублей) и две огромных селёдки «сиг», о которых я раньше только читала у Горького. Купили мы также два огромных арбуза. Из Чебоксар я позвонила Аккуратовым, чтобы они встретили нас на машине и купили картошки и водки. На подступах к Москве у нас была стоянка у какого-то острова, там мы собрали полную авоську грибов и отварили их на пароходе. Зато в Москве был пир горой: картошка, жареные грибы, икра, потрясающая селёдка, водка, астраханские арбузы и помидоры! И Аккуратовы, и моя подруга Нина Кондратьева получили в подарок по банке чёрной икры!
Свободное копирование
