В 1988 году было ещё одно интересное приключение. В то время я занималась английским с очаровательной молодой женщиной Олечкой (фамилию забыла). Она и её муж должны были эмигрировать в США и ей надо было освежить английский язык и разговориться. Муж её английский знал (не помню, какая у него была профессия), но был он сыном богатого московского меховщика, в средствах был свободен, «бросал» великолепную квартиру и увозил с собой Олечку, её родителей и брата.
Уезжать они дольны были в октябре, пришла Олечка ко мне в июне. Весь июнь и июль она ездила к нам в Александровку на дачу. В августе он сказала о предложении её родителей приехать к ним на хутор под Харьковым; Все расходы на дорогу и жизнь мою и Миши тоже брал на себя муж Олечки. Я ответила, что идея неплоха, это даст Олечке много насыщенных английским языком дней, к тому же она сумеет попрощаться с родственниками в Харькове, а мы с Мишей познакомимся с Харьковым, родным городом моего мужа Романа. Кстати, в Харькове находится та бурса, в которой учились дети Тараса Бульбы. С нами поехала и наша собака Джуни.
Родители Олечки оказались очаровательными, ещё молодыми людьми. Папа Аркаша был главой большой строительной организации, мама – тоже инженер-строитель. Их сын Витька и приехавший Миша сразу подружились и все будни бегали по Харькову, я с Олей и Джуни была привезена в роскошный украинский сад с вишнями, сливами, виноградом и грушами. Стоял там маленький мазаный домик, но со всеми удобствами. Не зря хозяева были строителями.
Был там даже пруд с рыбой, как-то мальчики ловили рыбу, на лов Миша не надеялся, так как эта рыбалка была первой в его жизни. Он был потрясён. Что удочка его была «неутомима». Жарили рыбу в два приёма, столько её было. Рядом через пруд был ещё один дом со смешным пузатым хозяином. Аркаша видно поручил ему присматривать за нами. В первый же наш день в купальниках в тени плодовых деревьев, он появился, увидел мои «прелести» в купальнике, воскликнул «ну и гарна баба!» и поинтересовался, чего нам не хватает. Я ответила, что, пожалуй, вареников с вишнями. Через три часа он опять появился с блюдом горячих вареников и крынки со сметаной. Олечка и я спросили откуда, он ответил «моя баба слепляла». Так было вечером каждого дня: его баба что-нибудь для нас готовила, хотя Аркаша вместе с нами загрузил в машину кучу вкусностей и все яства были в погребе посередине сада. В субботу и воскресение нас навещали Олечкины родители и мальчики. Тогда начинался пир горой по-украински в большом доме у Павло, нашаего благодетеля с другой стороны пруда и его гостеприимной хлопотливой хозяйки Оксаны.
Мои занятия с Олечкой были по-прежнему по 6-7 часов в день. Мишута через неделю вернулся в Москву на работу, а через двенадцать дней приехал Аркаша и сказал, что никак не может купить для меня билет в мягкий вагон, а именно так мы приехали в Харьков. К 1 сентября я должна была быть в Москве, где начинала работать на ускоренных курсах английского языка. Я просила Аркашу купить для меня и Джуни любые билеты. Он купил два билета в общий вагон. Трудности с билетами объяснялись тем, что с Азовского моря возвращались к началу учебного года семьи с детьми. Уезжала я, по-моему, 27 или 28 августа. Олечка улетела на два дня раньше, так как их вызывали то ли в консульство, то ли в Овир. Два дня без Оли меня поводили по Харькову, затем Аркаша повёз меня с Джунькой к поезду. У вагона была куча народа с детьми, чемоданами и корзинками с дарами юга. Когда толпа погрузилась. Подошли мы с Джуни. Проводник крикнул: «Пошли вон с собакой!» и преградил нам дорогу, но Аркаша сказал: «Ты с ума сошёл, это американка с собакой и она опаздывает на самолёт, если не уедет сегодня, а других билетов нет!» Проводник изменился в лице и подсадил меня под зад в вагон, после чего подал мне Джуньку. Мы с Аркашей расцеловались и он шепнул: «Только по-английски!»
Я зачирикала слова благодарности и, когда вошла в вагон, где были люди даже на третьих полках ногами в проход, весь вагон выдохнул: «Собака!» Проводник повторил, что американка не должна опоздать на самолёт, а других билетов нет. Все замолчали. Джуни смотрела на меня ошеломлённо и еле двигалась, а я говорила с ней по-английски. Собака была умна и многое понимала, но по-английски всё же не говорила. Надо было видеть: проводник принёс два спальных комплекта серого и влажного постельного белья и постелил две полки: нижнюю для меня и под ней – для Джуни. Присмиревшая собака сидела между полками на полу неподвижно, сияя глазами.
Вскоре ко мне пришла приятельница Аркаши, которая ехала в соседнем хорошем вагоне. Она знала английский, представилась и мы стали хихикать и болтать. Вагон затих, все ходили мимо нас на цыпочках, а мамаши говорили чадам: «Вот я говорила тебе, надо было хорошо учить английский, сейчас бы поговорили с американкой».
Утром нас встретила Олечка с мужем и весёлым возгласом: «Hello, Madam and Joony! We are glad everything is OK!» Я лучезарно сказала всему вагону «Good bye» и мы с Джунькой вышли.
Свободное копирование
