Добровольческая армия. 12. Заяц

Одно из самых решительных сражений с Красной армией на Северном Кавказе[22], отбросившее её почти на сотню вёрст назад, было выиграно зайцем при самоотверженной помощи, оказанной ему полковником Юрасовым.

Предупреждаю, что вовсе не следует думать о каком-либо техническом выражении, способном ввести в заблуждение неискушённого читателя. Нет, господа! Это был самый натуральный, стопроцентный, чистопробный заяц, такой, как и все зайцы. От описания его внешности я воздержусь, так как я сам-то не слишком подробно разглядел его – до того ли тогда было! Каждый из вас видел зайца, следовательно, описывать его незачем. Но я всё же сознаю необходимость объяснения моего столь смелого и, казалось бы, столь же невероятного утверждения, что бой был выигран только благодаря зайцу.

Начать я должен немного издалека, а именно с кануна того дня, в который произошёл этот оставшийся для меня весьма памятным бой. Зайца тогда ещё не существовало или, вернее сказать, он уже существовал, но мы-то этого не подозревали и не интересовались его существованием. Начинаю же я с кануна боя, потому что в этот день прибыл в полк новый штаб-офицер, полковник Юрасов, впервые попавший на фронт гражданской войны и не имевший о нём до того времени ни малейшего представления. Приехал он не то с французского, не то с Македонского фронта и за неимением вакантной должности был назначен помощником командира 1-го батальона 1-го Офицерского генерала Маркова полка. Эта фантастическая должность не накладывала на него никаких обязанностей, а потому и не давала никаких прав, за исключением права ночевать в штабе батальона, а в строю болтаться, где ему вздумается.

Лет ему было за сорок. Одет он был в очень аккуратно пригнанную польскую бекешку, на голове – серая офицерская папаха, на ногах – тёплые войлочные сапоги на кожаной подмётке. Среди нас, одетых весьма и весьма своеобразно – в чём Бог послал! - он, только что прибывший, выгодно отличался своим офицерским видом, который мы, увы, утеряли. Попал он в штаб полка как раз к концу наступательного боя, когда, уже разбив красных, мы находились в фазе преследования. В этом бою он не принимал участия, а наблюдал его издалека и был приведён в состояние полного восторга нашими действиями. Появившись сейчас же после боя и отрекомендовавшись, он довольно неожиданно воскликнул: "Марковцы! Ваши имена должны быть записаны золотыми буквами на брильянтовой доске!"

– Не дороговато ли обойдётся? – озабоченно справился один из нас.
– Пожалуй, - согласился полковник Юрасов. - Ну, тогда брильянтовыми буквами на золотой доске!
– Это, конечно, дешевле, - сообразили все, - а на сэкономленные суммы можно купить папирос и выдать всем хотя бы по одной штуке. Ужас как курить хочется!

Юрасов немедленно вытащил свой золотой массивный портсигар, украшенный всевозможными монограммами, и угостил желающих. В минуту портсигар оказался пустым, и не всем ещё хватило.
– Подождите немного, господа, – поспешно выходя из хаты, сказал Юрасов.

Вскоре он вернулся с большим чемоданом из жёлтой кожи, хранившим, как оказалось, целый склад английских папирос, которые он тут же начал раздавать присутствующим.
– Господин полковник, да Вам самому ничего не останется! - запротестовали офицеры.
– Глупости, господа! Вы же терпели, ну и я потерплю, когда не будет.

Оставался он с нами до позднего вечера, много и увлекательно рассказывал и интересовался буквально всем, с чем нам пришлось сталкиваться за время нашей боевой жизни. Остроумию его и острословию, казалось, не было предела. На всех он произвёл отличное впечатление.

Курили в тот вечер с таким остервенением, что у меня, некурящего, начинало мутиться в голове, и я несколько раз выходил из избы проветриться. К всеобщему удивлению, полковник Юрасов обратил внимание на то, что никто не закуривал третьим от одного огня, и попросил объяснить это непонятное ему правило, что тотчас же и было исполнено[23].

– Да верно ли, господа? – с большим сомнением прищурился Юрасов.
– Будьте уверены, господин полковник! Тысячи раз на всех фронтах проверено. Аптекарская точность!
– А существуют ли и другие столь же точные приметы? Вы, господа, понимаете, что человеку, который, подобно мне, дорожит собственной жизнью, необходимо принимать все меры предосторожности!

Тотчас же сообщили ему весь перечень, весьма богатый, дурных примет, а в их числе и о зайце. Заяц особенно заинтересовал Юрасова, решительно не понимавшего, как можно в бою гонять зайца.
– Вот обживётесь с нами, сами увидите! – ответили ему многозначительно.

Обживаться полковнику Юрасову довелось не слишком долго, всего до завтрашнего утра, когда ему пришлось сдать экзамен по предмету полковых суеверий и блестяще его выдержать. Поздно вечером отправился он спать в штаб батальона, чрезвычайно довольный добытыми от нас сведениями: как по части зайца, так и другими, не менее драгоценными.

Разбудили нас на следующее утро ещё до рассвета по тревоге. Построились с молниеносной быстротой и двинулись вперёд. Вскоре подошёл к нам полковник Юрасов. Тотчас же его засыпали, вопросами:
- Что случилось? Куда идём?
– Навстречу Федьке идём.
– Какому Федьке?
– А леший его знает! Должно быть что-то вроде Соловья-Разбойника. У него, говорят, больше шести тысяч архаровцев. Большой бой будет!
– Ну, нас тоже около трёх тысяч. Расшибём! Главное, за зайцем смотрите, господин полковник.
– Не пропущу подлеца! – энергично тряхнул головой Юрасов.

Обстановка постепенно выяснялась: к разбитым нами вчера частям Красной армии подошла колонна Федько, и теперь соединённые силы красных предполагали отнять у нас взятое вчера село. Предстоял встречный бой.

Обгоняя колонну полка, проскакал вперёд инспектирующий артиллерию полковник Миончинский в сопровождении нескольких конных артиллеристов, а немного погодя прошёл на рысях «Детский сад» - батарея капитана Ф.А. Изенбека. Между тем, уже рассвело. Перед нами ровная ставропольская степь.  Впереди, шагах в пятистах, топографический гребень, не позволяющий видеть, что происходит за ним. По нашу сторону гребня устраивается на позиции батарея Изенбека, а правее – ещё одна, кажется, не марковская. На самом гребне маячат наши конные дозоры. Ни один выстрел не нарушает тишину степи. Нашу колонну разводят поротно. Продолжая сохранять походный порядок, роты идут к гребню на предназначенные им участки.

Полковник Юрасов идёт с нами, разговаривая с ближайшими офицерами. Не доходя полусотни шагов до гребня, садимся на землю и ждём дальнейших приказаний. Становится скучно. А кроме всего, разбирает любопытство: что делается за гребнем? Земля мёрзлая, запушённая сухим снегом, лишь кое-где пролысины. Холодно, но ветра нет.

Вот и первое боевое приказание: "От середины по линии в цепь". Рассыпались и двинулись к гребню, где снова залегли. Знакомимся с лежащей впереди местностью. Прямо перед нами начинается пологий скат с полверсты длиной, а за ним ровная, насколько глаз видит, степь под белым, сверкающим искорками саваном снега. Не то там больше снега, не то расстояние скрывает оголённые места. Красные цепи залегли у самого начала подъёма и видны как на ладони. Расстояние - шагов 800-900. А в двухстах-трёхстах шагах между ними и нами тянется неглубокая канавка, вероятно, межа, разделяющая земельное владение двух собственников. Она единственное укрытие на пути сближения с красными и, следовательно, первый рубеж для наступления. Красные, очевидно, не подозревают, что на всём протяжении гребня цепи марковцев уже готовы к атаке. Нам запрещено болтаться по гребню и даже показываться на нём.

К правому флангу нашей роты подскакивает ещё одна батарея и становится в непосредственной близости с батареей полковника Изенбека. Мне как правофланговому в нашей роте совершенно очевидно, что мы ждём только готовности артиллерии. Вот к только что ставшей на позицию батарее подъезжает полковник Миончинский, и через минуту одно из орудий посылает первую шрапнель в красную цепь. Перелёт. Второй выстрел – и второй перелёт!
– Прапорщик Фишер! Это японская шрапнель, с ней надо смелее!

Третий выстрел покрывает красную цепь. Обмен знаками среди артиллеристов, а по нашей цепи приказание: "Приготовиться!» Ещё минута - и загрохотали частым огнём орудия. Бросились и мы вперёд и залегли на линии облюбованной нами канавки.

Я помню ещё, как мы поднялись и помчались на растерявшегося и смятого противника, но совершенно не помню силы обрушившегося на нас огня. А дальше я помню только зайца, внезапно выскочившего из-под какого-то чахлого кустика и помчавшегося от нас в сторону красных цепей. Дикий, торжествующий вопль вырвался из наших запыхавшихся от бега грудей. Увы, преждевременно!

Ни один большой встречный бой не выигрывается так просто. Домчавшись до красных цепей, заяц описал широкий полукруг и снова нёсся на нас. Успешность боя снова оказалась висящей на волоске и требовала мобилизации всех устрашающих средств, способных заставить зайца переменить направление. Охватившее всех волнение выразилось в полетевших в зайца со всех сторон папахах, фуражках и даже шанцевого инструмента!

Чёрным зловещим вороном взвилась над ошалевшим зайцем и шлёпнулась на землю большая текинская папаха полковника Залёткина, а чуть позже просвистала шанцевая лопатка, едва не задев зайца. Роем потревоженных пчёл замелькали сорванные с голов фуражки. За каскадом летевших предметов я потерял из вида зайца и вдруг увидел его мчавшимся прямо на меня. Расстался я с моей драгоценной текинской папахой, но заячью атаку всё же отбил. Обогнув меня, заяц попал на полковника Юрасова. Тот полуприсел, широко расставил руки и завыл таким страшным голосом, что у несчастного зайца не могло остаться и тени сомнения в том, что он имеет дело не иначе как с выходцем с того света. Сделав новый полукруг, он снова помчался к красным, провожаемый усиленным, триумфальным воем. Однако и у «товарищей» имелись вполне определённые сведения относительно оракульских дарований зайца, а потому и у них ему было отказано в гостеприимстве. Заяц снова нёсся на нас и, очевидно, решив умереть от разрыва сердца, держал направление прямо на полковника Юрасова, поспешно стягивавшего с себя бекешку.

Произошедший турнир ярко запечатлелся в моей памяти. Схваченная за воротник бекешка то описывала круги над его головой, то шлёпала полами о землю перед остолбеневшим от ужаса зайцем. От ударов тяжёлой бекешки по изморози и сухому снегу поднималась туча белой пыли, из-за которой слышались одновременно и визг раздавленной кошки, и рёв взбесившегося гиппопотама, и конское ржанье, и улюлюканье загонщиков дичи. И всех этих ужасов, свалившихся на неё одну, не вынесла бедная заячья душа. Выкинув какой-то невиданный пируэт, он бросился назад и проскочил сквозь опрокинутые красные цепи, сопровождаемый вдогонку могучим торжествующим "ура!"

Больше никакого сомнения – бой выигран! Выигран зайцем при самоотверженной помощи полковника Юрасова!

Ещё до вечера вошли мы в Сергеевку[24]. Вся дорога, до самого села была усеяна трупами красных, среди которых лежал и труп их командующего – Федькох[25].

Вечером в отведённую нам хату пришёл полковник Юрасов, восторженно встреченный. Его наперебой поздравляли с оказанием помощи зайцу в достижении победы, а он, возбуждённый и взволнованный, махая руками, рассказывал нам о своих переживаниях:

– И вот ведь подлец! Я его – папахой! Я его – шубой! А где он, не вижу! Я орать! Я визжать! Думал уже, пропали мы, господа! Случай, господа, чистый случай! Но хорошо, что вчера предупредили, а то чёрт его знает, чем бы всё это кончилось!


Примечания

22. События, описанные в рассказе, относятся ко 2-му Кубанскому походу и произошли, вероятнее всего, в конце ноября – декабре 1918 года.

23. Закуривающий третьим от одного огня непременно будет убит в ближайшем сражении (прим. автора).

24. Сергеевка, село в Ставропольской губернии. Однако возможно это вариант названия села Сергиевское той же губернии, близ которого шли военные действия в конце ноября - декабре 1918 года.

25. Советский военачальник И.Ф. Федько в гражданскую войну не погиб. Возможно, автор пишет об его однофамильце либо спутал командира всей колонны красных войск с командиром разбитой части этой колонны.