17 ноября 1917 г.
Милая и дорогая моя Ленурка, сегодня получил первое письмо от 13 ноября, писем маминых к тебе мне не приносили. Спасибо тебе, родная моя, за письмо. Письмо это, признаюсь, подрасстроило меня. Расстроило известие о том, что все дамы [23] с семьями едут в Сумы и будут жить всю зиму в доме с вами; при этих условиях ваше проживание в доме, несомненно, их стеснит, вы явитесь неприятными, стеснительными приживальщиками. Если можно было думать, что для одной тёти вы не только не в тягость, а, может быть, даже утешение, то теперь условия сильно изменились, и в неприятную для вас сторону, а я, к сожалению, ничем не могу помочь, и эта мысль меня угнетает.
Ленка, какая же ты глупая, что пошла на вокзал пешком и не взяла с собой солдата, чтобы донёс тебе чемоданчик. Я думаю, тебе и Букато бы дал, и могла к нам позвонить, я бы попросил георгиевцев, и они дали бы тебе своего солдата. Что же это с Иринкой, что она так плохо выглядит, что доктор у неё находит и показывали её <ему>?
Мы здесь живём по-прежнему, как и при тебе, но, конечно, стало скучнее, т.к. народу меньше, да и отношения у нас с К.<Корниловым> несколько натянулись. У него шило сидит, а мы вчетвером ему дружную оппозицию составляем, он, естественно, недоволен нами, а мы им. Известия получаем из П. тоже неважные, так что как всё разрешится, Бог знает, будем надеяться на Него. Но надо признаться, что когда такая печальная общая политическая конъюнктура, когда неважны семейные и денежные дела, и когда погода скверная, и тебя около нет, то скверно становится на душе.
Ну, Христос с тобой, моя родная, поцелуй мамулика, детишек. Привет тёте Вере, Тонечке и Ване. Между прочим, я, может быть, лошадь на этих днях пришлю, ты подготовь почву. Лошадь будет с седлом, со всей амуницией, с попоной, с недоуздком. Ну, пока всего хорошего. Кланяйся Ряснянской [24].
Твой Ваня
Говорила ли ты что-либо с Ваней?
Свободное копирование
