Текущая хроника и особые происшествия - 77

[24 ноября]

   В "Будущности" кн. Петра Долгорукова (I860 No 1 -- сент. -- 15) посвящена мне следующая любопытная статейка {Разрядка в тексте статьи Долгорукова -- подчеркнуто Одоевским, курсив в скобках -- примечание Одоевского, прописной курсив -- выделенное Долгоруковым.}:

   "Князь Одоевский, ныне единственный и весьма жалкий представитель древнего и знаменитого рода князей Одоевских, личность довольно забавная! В юности своей он жил в Москве, усердно изучал немецкую философию, кропал плохие стихи (неповинен), производил неудачные химические опыты (т. е. учился химии) и беспрестанным упражнением в музыке терзал слух своим знакомым. В весьма молодых летах он женился на Ольге Степановне Ланской, старшей его несколькими годами, женщине крайне честолюбивой (!). Она перевезла мужа [своего] в Петербург, и до такой степени приохотила его к петербургским слабостям и мелким проискам (!), что при пожаловании своем в камер-юнкера, Одоевский пришел в восторг, столь непомерный, что начальник его тогдашний министр юстиции Дашков (никогда в юстиции не служил) человек весьма умный, оказал: ВОТ ОДНАКО К ЧЕМУ ПРИВОДЯТ НЕМЕЦКАЯ ФИЛОСОФИЯ (экой вздор -- я не ожидал моего камер-юнкерства и когда выразил мое удивление Дашкову, он мне сказал: "Que voulez vous -- c'est une convenance {Что вы хотите -- это условность}). Одоевский бросался на все занятия (виноват), давал музыкальные вечера (которые брали приступом), писал скучные повести (может быть, только их нет уже в торговле и все они переведены на все языки) и чего уж не делал! (даже не пускал к себе в переднюю таких негодяев как Петр Долгорукий)! По выходе его Пестрых сказок, знаменитый Пушкин (тот самый, к которому анонимные письма писал тот же Долгорукий, бывшие причиною дуэли) спросил у него (я тогда вовсе не был еще знаком с Пушкиным): "КОГДА ВЫЙДЕТ ВТОРАЯ КНИЖКА ТВОИХ СКАЗОК?" (Мы с Пушкиным были на вы). -- "НЕ СКОРО, отвечал Одоевский. ВЕДЬ ПИСАТЬ НЕ ЛЕГКО!" -- "А КОЛИ ТРУДНО, ЗАЧЕМ ЖЕ ТЫ ПИШЕШЬ?" -- возразил Пушкин (такого разговора не было вовсе -- и не могло быть -- Пушкин сам писал с большим трудом, в чем сам сознавался и чему доказательством черновые стихотворения. -- Пушкин уважал меня и весьма дорожил моими сочинениями, и печатал их с признательностью в "Современнике"). Ныне Одоевский между светскими людьми слывет за литератора, а между литераторами за светского человека. Спина у него из каучука (ну, уж этого никто на Руси, кроме подлец не скажет), жадность к лентам и к придворным приглашениям непомерная (ну, уж убил бобра) и, постоянно извиваясь то на право, то на лево, он дополз (!) до чина гофмейстера. При его низкопоклонности, украшенной совершенною неспособностию ко всему дельному и серьезному, мы очень удивимся, если при существовании нынешнего порядка (или правильнее: беспорядка) вещей в России еще лет десяток, не увидим Одоевского обергофмейстером и членом Государственного совета".

   Я посылаю Петру Долгорукову следующий ответ:

   Стихов не писал,

   Музыкой не надоедал,

   Спины не сгибал,

   Честно жил, работал,

   Подлецов в рожу бивал.

   От чего и теперь не отказываюсь при первой встрече. Но что пользы, если я ему и прострелю брюхо, все таки его клевета останется без ответа. Где писать? В наших журналах нельзя, ибо запрещается говорить о запрещенных книгах. За границей? Где? не уж-ли послать в "Колокол"? Странное положение, в которое ставят нас ценсурные постановления. Впрочем, Долгоруков прав: всякая полезная деятельность бывает смешна, ибо встречает препятствия, следственно неудачи, а всякая неудача смешна. Над вредной деятельностью не смеются, но иногда ненавидят. Бездействием всегда возбуждается уважение, как калмыцкими идолами, факирами, браминами.

   Полторацкий вне себя от негодования на гадость Петра Долгорукова.[1]