* * *
Идем дальше. Дождик перестал, — работает луна. Это большое подспорье социалистическому хозяйству. При социализме как общее правило, — электричество не горит. Совершенно тихо. Вдруг снова наткнулись на патруль.
Эти нас взяли. Мы едва успели условиться, что сочинять, как нас разделили.
Старший подошел в Вовке и о чем-то с ним беседовал на ходу. Потом подошел ко мне.
— Откуда вы идете товарищ?
— С Ришельевской.
— А номер?
Я сказал условленный номер.
— У кого же там были?
Я сделал застенчивое лицо.
— Да это... его знакомые... он молодой... я там в первый раз и был...
— Ну да, а фамилия как?
Я сказал нарочно исковерканную фамилию, но похожую на ту, которую должен был сказать Вовка, При этом прибавил, что, может быть, и не так, потому что я этих барышень не знаю, мне старому неинтересно...
— Значит, выпивали, товарищ?
— А что же я пьяный, что ли? Я дунул ему в нос.
— А чем занимаетесь?
— Артист... музыкант... Раньше на рояле и на скрипке давал уроки, а теперь на гитаре. Специальность «старые романсы» ... Ученики ко мне ходят... Сам голос я уже потерял, не выступаю ... После тифа ...
Заинтересовавшись, подошел другой патрулист.
Так вы, товарищ, гитарист?.. Я тоже на гитаре играю. Хорошая у вас гитара?
— Ничего себе... Только раньше я привык играть на одиннадцатиструнной, а это обыкновенная — семиструнная ... Ничего, сходит ...
— А какие романсы, товарищ?
— Исключительно самые старинные. Ну вот, например, «Тигренок», «А из рощи, рощи темной», «Три создания небес», — вот тоже замечательный романс ... Это не то, товарищ, что теперь пошло — Вертинский-Вертинский ... «Лиловый негр ей подает манто» ... ну, какой смысл!.. Почему он «лиловый», когда все негры черные?
Тут я решил остановить поток своего красноречия: кажется, было довольно. Патруль явно убедился в нашей невинности и подлинности. Старший сказал дружелюбно:
— Ну, если, товарищи, у вас документы в порядке, то вам ничего не будет... Сейчас и отпустят...
Район... Темень полная. Патруль, ругаясь, поднимается по лестнице на ощупь. Вводят нас в какое-то помещение. Тут тоже абсолютно темно. В темноте ставший кому-то докладывает про нас. Происходит ругань в виду того, что нет ни света ни спичек. Наконец, с трудом находят. Зажигают какую-то коптилку, которая считается лампой. Участок. За перегородкой начальство, в виде какого-то еврея. Нотабена: патруль, как, по-видимому, вся низшая милиция,—из русских. А начальство, так, приблизительно с чина околоточного надзирателя, — евреи.
Начальство спрашивает, кто мы, где живем, документы. Предъявляем...
Комиссар занялся тем, что вызвал по телефону адресный стол: проверить, живет ли такой-то по указанному мною адресу. Но, видимо, с ответом что-то не ладилось...
— Что? Нет света в адресном столе?.. Не можете дать справки? Что? Разбили себе голову?.. Обо что?.. О шкаф?.. Что за безобразие ...
В конце концов, проэкзаменовав нас еще о роде наших занятий, причем снова на сцену выплыла гитара и старинные романсы, нам объявили что мы свободны. Но это совсем не входило в мои планы.
Прежде всего, я рассудил, что прятаться от чрезвычайки выгоднее всего в районе, ибо карающей руке советской власти не придет в голову искать контрреволюционеров в своей собственной полиции. А, во-вторых, куда же нам идти?.. Опять на улицу? .. Но первый патруль схватит нас снова.
Поэтому я попросил разрешения переночевать здесь в районе, каковое милостиво получил.
Мы улеглись на широком подоконнике. Начальство «дормировало» на деревянных скамейках.
Свободное копирование
