Как только Дорис и Рик (Ричард) появились у нас на рынке, мы сразу с ними подружились. Дорис – полненькая блондинка, которая передвигалась немного по-утиному, вперевалочку, привозила с собой специальный станочек. Она не вязала свои шали, а как-то их плела, используя этот станочек. Шали эти мне очень нравились: они были треугольной формы, обычно с кистями, и очень аккуратно выполнены.
Купить для себя я не решалась из-за сочетания цветов, которые нравились Дорис. У меня был другой вкус.
А Рик тоже не бездельничал. Сидя за столиком, он изготовлял какие-то штуковины из разноцветного стекла. Я не очень понимала их назначение. Рик был выше среднего роста, сухощавый, мужественного вида. Однажды, когда Дорис куда-то отлучилась, я увидела, как он помогал какойто даме примерить шаль. Я смотрела, как завороженная, на красивые движения его рук, на необыкновенную деликатность, с которой он это делал. Я сразу подумала, какой же он джентльмен. Дорис потом подтвердила мою догадку: «Так и есть. Он – джентльмен!» По-моему, брак их был счастливым.
Дорис рассказала мне, что у нее есть сестра-близнец. Сначала Рик ухаживал за ее сестрой, но она его отвергла. А потом он стал ухаживать за Дорис. И они вместе поехали в Германию, где Рик проходил военную службу. Позже я несколько раз видела сестру Дорис. Мне казалось, что она лет на 10 ее старше. Видимо, ее жизнь не так удачно сложилась, как у Дорис.
Дорис и Рик были членами Исторического общества, и однажды они пригласили меня принять участие в ежегодном Тракторном фестивале, где их общество было представлено таким особым видом деятельности, которое они именовали Утраченное Искусство (Lost Art). Подразумевалось, что вот бабушки что-то подобное когда-то делали, а теперь уже этого не делает никто. Разве что члены общества.
Мы отправились туда под проливным дождем. Хорошо, что места были приготовлены в огромном сарае под крышей. Приходили разные люди: и фермеры, и совсем на фермеров не похожие. С последними можно было поговорить. Фермеров же я не понимала вообще. Всех. Иногда по какимто ключевым словам бывает можно понять, о чем хотя бы идет речь. Здесь не было и этого.
Когда фестиваль подходил к концу, ко мне подошла Дорис: «Я сегодня кое-что продала и имею право купить твою работу». Я не представляла, что я могу Дорис продать работу. Только подарить. Дорис так обо мне заботилась. Когда я сказала ей об этом, что тут началось! Она так разволновалась, произнесла такую длинную речь, забыв, что я далеко не все могу понять. Что же я все-таки поняла?
Главное – это то, что она все понимает и ценит. Вот сегодня был дождь, а я все равно приехала на фестиваль, потому что обещала. Она это очень ценит. И она понимает, как мне трудно в чужой стране, язык которой я недостаточно хорошо знаю. Вот ей было тоже трудно, когда они с Риком были в Германии. И пообещала мне, что она всегда будет впредь заботиться о том, чтобы я была на всех разных фестивалях, на которых будет она. А потом Дорис мне подарила что-то из стеклянных изделий Рика.
Дорис мне когда-то говорила, что Рик – поляк. Я попросила дочь, когда она приехала к нам, поговорить с Риком по-польски. Она мою просьбу выполнила, когда мы были на рынке. Оказалось, что «...кое-что он знает, но он не умеет ни читать, ни писать». Значит, его привезли в Америку ребенком
