Однажды пришел папа и сказал, чтобы мы собирались, с собой брать только самое необходимое и документы. Нас будут увозить из города, становится опасно, немцы наступают. Утром пришла грузовая машина, и нас (несколько семей) повезли на вокзал и погрузили в товарный вагон, где были сделаны нары. Папа оставил нам мешок солдатских сухарей и ящик консервов – шпрот. До сих пор я помню вкус сухарей и шпрот. Это было очень вкусно, особенно с чаем. Мама отдала папе ключи от квартиры и просила не забывать поливать цветы. Папа обещал. Уже после войны он отдал ключи маме и сказал, что смог побывать там только однажды, в город вступили немцы.
Началась наша жизнь на колесах. Состав шел очень медленно, пропуская эшелоны в сторону фронта. Запомнился один эпизод. Состав стоял на какой-то станции. Вдруг на путях появился мужчина, он бежал и кричал, что немцы сбросили газовую бомбу, и все пострадают. Началась паника. Старший брат стал натягивать на меня противогаз, который никак не налезал на мои волосы, было очень больно, но все-таки Борис натянул его, потом натянул противогаз на себя. Я не помню, были ли противогазы у мамы и бабушки, а Эдику закрывали лицо мокрыми платками. К счастью, это была провокация. Мужчину поймали, он оказался немцем, но страху все натерпелись.
На одной из станций скопилось много эшелонов, идущих в тыл. Несколько эшелонов отправили дальше, а наш остался, пассажиры высыпали из вагонов пытаясь узнать, почему мы стоим. Нас отправили только на следующий день. Ночью стоял гул от летящих немецких бомбардировщиков. Летели они в сторону ушедших эшелонов. Когда мы приехали на станцию, предстала страшная картина – горели эшелоны, вокруг которых лежали раненые и погибшие, бродили дети, зовя своих родителей, и родители, ищущие своих детей. Бабушка сказала, что нас спас сам Бог. Если бы мы поехали вчера, то неизвестно, были бы живы. Взрослые плакали, даже мы, дети, присмирели и жались к своим родным. Мама не разрешала Борису выходить из вагона.
По мере нашего движения в тыл становилось спокойнее, бомбежки почти прекратились. В пути мы были около месяца. Привезли нас в Кировскую область, на станцию Луза, далее на лошадях в село Лальск. Поселили нас в двух больших классах районной колхозной школы (РКШ). Выделили кровати, столы, стулья. Отопление – печное. Жили дружно, слушали радио и ждали вестей с фронта. Я пошла во второй класс. Называли нас местные жители «выковырянные» (эвакуированные). В селе собрались люди из разных городов, было много ленинградцев.
Всем выделили участки земли, дали семена и показали, как и что сажать. Зиму пережили трудно, а весной все занялись огородами – во всяком случае, осенью была картошка, овощи и даже зерно. С местными жителями ходили за грибами. Помню походы с мамой и Борей по деревням, меняли вещи на продукты. За деньги купить ничего было нельзя, хотя деньги были – папа присылал аттестаты.
В школе все было нормально, училась хорошо, приняли в пионеры. Потихоньку перенимала манеру разговора местных ребят, цокали и выделяли гласные. Все наши женщины начали вязать варежки и кофточки, которые меняли на продукты. Потом стали приходить похоронки. Из шести семей только папа был жив, и даже один раз приезжал на пару дней к нам в Лальск после ранения. Его приезд был большой радостью для всех, особенно для мамы. Младший брат папу не узнал, называл дядей. Эти дни промелькнули как одно мгновение. Несмотря ни на что, жизнь продолжалась.
Радио не выключалось, слушали сводки с фронта. Разгром немцев под Москвой – это была такая радость !!
Как только освободили Украину, родные бабушкины места, она засобиралась на родину, проверить дорогие могилки. Вызов ей прислала её сестра, и бабушка уехала. Для нас это было такое горе, я долго плакала, скучала.
Настроение у всех поднялось – немцев гнали по всем фронтам. И, наконец, Победа !!! Германия капитулировала. Трудно передать, что творилось – люди плакали, смеялись, обнимались.