Нашлось в лагере много авторов. Много было куплетов написано для нас. Чтобы легче было учить, мы завели себе книжечки. Много было рассказов, переработанных пьес для постановки на сцене. Начальство внимательно просматривало материал, дабы что-либо недозволенное, антисоветское не просочилось, не проникло в зал. И вот, первый концерт. Постановочно он был задуман так. На авансцене работает конферансовая пара. Мы начали с монологов, поздравлений. Ну, по известной форме. И я придумал такой интересный ход. Открывается занавес. Я обращаюсь с приветствием к залу. А в это время гаснет свет. И вот я, монтеркин, одеваю на ноги кошки специальные, а пояс уже заранее был надет. И влезаю на этот столб под самую крышу. А столб был - это несущая колонна деревянная, которая поддерживала крышу. Там я вкручиваю лампочку, и одновременно загорается свет в зале. Потом раздвигается занавес и там сидит великолепный оркестр, который играет тутти, такую вступительную музыкальную увертюру. Все это было с восторгом принято. Начальство просто обалдело. Это все было настолько четко отработано. Все в темпе, в ритме, в хороших эстрадных традициях.
И начался концерт. Первый номер - вокал, потом оригинальный жанр и так далее. Я, стоя за кулисами, наблюдал за реакцией зала - все были в восторге. Просто глаза у людей загорались, появлялась какая-то надежда. Первые ряды были одни лагерные начальники и вольнонаемные. А с пятого ряда уже зеки. Там ведь во всей округе ни концертов, ни спектаклей нигде не было. Поэтому со всех лагпунктов приезжали посмотреть на нашу самодеятельность.
Начальник нашего лагпункта очень гордился нами. Он получал комплименты от своего руководства. После первого концерта я продолжал работать на общих работах.
В глиняном карьере тогда я работал. Уходил в 5 утра. Обедали там же, на объекте. Уже после, когда я прочел Солженицына «Один день Ивана Денисовича», я поверил в него, потому что там эпизод такой описан, как был у нас. Пайка хлеба представляла собой такой комочек водянистый. И мы делали из алюминиевой проволоки такие тигельки и подсушивали этот хлеб. Так он становился съедобным.