Последняя его фраза была, конечно, передержкой, но передержкой очень грозной: за ней скрывалось бешенство. А в ярости Шайтанов становился хамом. Оба письма помечены сентябрём 2012-го года. А уже через два месяца я расстался с журналом. Не из-за Голенко. Но, без всякого сомнения, она мне была зачтена.
Вряд ли мне удастся в каком-нибудь другом месте своего повествования сообщить, чем закончилась эта побочная для основного сюжета интрига. А закончилась она тем, что в 1-м номере журнала за 2013-й год я обнаружил не один, а два материала Жанны Голенко. Её возвращение на страницы «Вопросов литературы» оказалось триумфальным.
1-й номер обычно выходит к читателю во второй половине февраля. А 19-го марта 2013-го года, как сообщил сетевой портал Литературного института, состоялась встреча Шайтанова со студентами кафедры теории литературы и литературной критики, возглавляемой В. И. Гусевым. Кто соруководит с ним мастерской критиков, я уже говорил. Голенко благодарит. Так сказать, от нашего стола к вашему столу! Вот только… Вы могли бы представить себе Лазаря Ильича Лазарева, согласившегося выступить перед студентами Гусева? То-то и оно!
Впрочем, Шайтанов и не скрывал своей антилиберальности. «Здесь я согласен с Маэлью», – говорил он мне. Да, Маэль Исаевна не любила, как она выражалась, «леваков», что в то время означало борцов за либеральные ценности. Почему она, дочь уничтоженных советской властью родителей, так относилась к диссиденствующей интеллигенции, я не знаю. Но она, как я уже говорил, обладала очень противоречивым характером. Что, в частности, доказывает её дружба с несомненным либералом Володей Глоцером, оказывавшим ей, умирающей, круглосуточную посильную помощь.
Лазарь стал резко сдавать года через два после того, как я пришёл в журнал. Особенно резко после скоропостижной кончины его жены Наи, доброй и интеллигентной женщины, очень беспокоящейся о Лазаре, ухаживающей за ним.
Несколько лет подряд трое друзей – Бен Сарнов, Алик Борин и Лазарь – с жёнами неизменно ездили на тёплое заграничное море. Но в 2008-м осенью перед самой поездкой Ная почувствовала себя плохо. Её положили в больницу. Путёвки Лазарь сдал. Диагноз оказался самым неутешительным: рак. Болезнь развивалась очень быстро, и в начале 2009-го Наю похоронили.
В своём горе Лазарь опирался на двух дочек – Иру и Катю. Они опекали отца, привозили его в журнал и увозили из журнала. Смерть жены сказалась на психике Лазаря. Отрешённый, он сидел за рабочим столом, закуривая сигареты, которые немедленно гасил. Часто отвечал невпопад. Или начинал рассказывать по второму разу то, что полчаса назад рассказал.
Становилось очевидным, что главным редактором он работать больше не может. Собрали редколлегию. Для Лазаря придумали новую должность: шеф-редактор. Её функции определены не были, что указывало: она будет упразднена со смертью Лазаря. А главным редактором редколлегия выбрала Шайтанова. Но журнал с такими обозначениями: шеф-редактор Л. И. Лазарев, главный редактор И.О. Шайтанов выходил только один раз, потому что через короткое время Лазарь скончался. Шайтанов не был в это время в Москве, а значит, и на похоронах Лазаря.
Нельзя сказать, что кто-нибудь в журнале удивился резкой перемене атмосферы. Удивились бы, если б Шайтанов попытался воссоздать ту тёплую дружескую атмосферу в коллективе, которая была установлена Лазарем. Но Шайтанов и не пытался.
Он и при Лазаре выдвигал смехотворную идею, что поскольку журнал выходит 6 раз в год, постольку нельзя приравнивать оплату труда его сотрудников к оплате труда сотрудников ежемесячного журнала. По сравнению с последними мы работаем на полставки.
– А как же ещё? – спрашивал Шайтанов. – Мы работаем два дня в неделю, а в ежемесячных журналах – четыре.
– Но у нас очень специфические материалы, – говорили ему. – Журнал не художественный, а научный. Это значит, что в нём роман с продолжением на три номера не запустишь. Да и вообще: художественные тексты куда легче редактировать, чем научные. Времени на редактуру двухлистовой статьи уходит намного больше, чем на редактуру рассказа или подборки стихотворений.
Но Шайтанова это не убеждало. Привыкший ещё с «Литературной газеты» оценивать квалификацию журналиста, я видел, что журналистской профессией Шайтанов не владеет. Он мог быть и часто был хорошим редактором данного текста, однако сути журналистского труда не понимал, о разнице между журналом и альманахом не ведал.
Помню, как я удивился журналу (я ещё в нём не работал, но в его редколлегию входил), полностью посвящённому поэзии. Лазарь на моё удивление ответил, что это идея Шайтанова и что он, Лазарь, не стал с ним спорить, хотя согласен со мной: выпущен не журнал, а альманах по определённой тематике.
– Но подписчики ждут от тебя журнала, а не альманаха, – возразил я. – Для тех подписчиков, которых мало интересует поэзия, это напрасно выброшенные деньги.
– Да, я с тобой согласен, – сказал Лазарь. – Хотя не убеждён, что у нас вообще есть подписчики.
Я говорил, что поначалу, придя в журнал, сохранял с Шайтановым хорошие дружеские отношения. Дважды он просил меня быть обозревателем только что вышедшего журнала, его, как это зовётся в журналистике, «свежей головой». Дважды я выступал и критиковал построение журнала по блокам (скажем, блок статей об одном и том же писателе, или блок об одной и той же проблеме, или об одном и том же литературном событии).
– Мы не расширяем этим информацию, а наоборот – уменьшаем её. Потому что могли бы за счёт сокращения блоков дать статью и о другом писателе, и о другой проблеме, и о другом литературном событии. И как было бы здорово оставить в одном номере статью из блока, а остальные дать последовательно в нескольких номерах, создавая для читателей эффект полемики.
Больше Шайтанов не предлагал мне выступать на редакционной летучке. Да и саму летучку больше не созывал.
Итак, Шайтанов оказался полным хозяином журнала. Очень скоро из журнала ушла, как я уже рассказывал, Людмила Михайловна Шарапкова. Через несколько недель ушёл старейший работник журнала Анатолий Андреевич Кабанец, у которого ещё при Лазаре было с Шайтановым забавное столкновение.
Работавший на должности заведующего редакцией Анатолий Андреевич фактически был экспедитором журнала, его грузчиком, его коммунальным работником. Он врезал замки в двери, переставлял телефоны, чинил электропроводку, ходил на почту, отсылал наши письма, брал письма, адресованные журналу, разгружал машины со стопками новых экземпляров журнала, которые затаскивал на 10-й этаж.
Разумеется, что получал он за это мизерную сумму.
Но вот он узнаёт, что Шайтанов распорядился кому-то из сотрудников повысить ставку. Анатолий Андреевич пошёл к Шайтанову и попросил увеличить ставку и ему на… 300 рублей, чтобы получать не четыре тысячи семьсот, а ровно пять тысяч. Казалось бы, как должен был прореагировать на это нормальный начальник? Конечно, согласиться. Шайтанов отказал. Лишний раз подтвердил справедливость характеристики, данной ему, как я писал здесь, Ниной Николаевной: «Он не жаден, он скуп». Анатолий Андреевич пошёл к Лазарю. Тот распорядился удовлетворить просьбу заведующего редакцией. Но тогдашний директор Светлана Борисовна, посоветовавшись с Шайтановым, проигнорировала распоряжение главного редактора. Узнав об этом, Лазарь вызвал её и Шайтанова и спросил: в чём дело? Они сказали, что денег нет, всё рассчитано до рубля. «Хорошо, – сказал Лазарь, – тогда снимите с моего оклада эти 300 рублей и прибавьте их к окладу Кабанеца. Человек, как вол, трудится с утра до вечера на редакцию. Как же можно так наплевательски к нему относиться?»
Оклад Анатолию Андреевичу прибавили. Но Шайтанов очень запомнил, что это сделали против его воли.
Повод рассчитаться он нашёл очень быстро. Я любитель выпить, говоря откровенно. Однако, учитывая теперешний мой возраст, скажу точнее: любил выпить. Всегда у меня в столе была бутылка и какое-нибудь печенье на закуску. Шайтанов знал об этом. Не возражал, если, встретив в его кабинете знакомого, я приносил бутылку. И мы её втроём (вместе с Шайтановым) распивали. Однажды мы выпивали с Анатолием Андреевичем. Собрались домой. Анатолий Андреевич взял меня под руку (выпили мы – точнее я, Анатолий Андреевич пил значительно меньше – крепко). И встретили по пути Шайтанова.
На следующий присутственный день Шайтанов вызвал меня к себе. Я его не узнал. Говорил он хамски: «Я запрещаю… я не разрешаю…» Я вышел из его кабинета с твёрдым намерением общаться с ним только по делу.
Почему я не ушёл? Ну что можно на это ответить: мне нравилось работать в журнале. Нравилось редактировать литературоведческие материалы. Тем более что перед этим Шайтанов предложил мне ходить в редакцию один раз в неделю. Незначительная моя зарплата при этом незначительно снижалась. Я согласился и всю редакторскую работу делал на домашнем компьютере.
Но Анатолий Андреевич давления Шайтанова не выдержал. Ушёл. И не пожалел об этом. «Я его уже видеть не мог», – говорил он мне о главном редакторе.
Между тем журнал стал превращаться даже не в альманах, а в блокнот Шайтанова. Прежде всего, резко возросло количество печатаемых им своих материалов. Над чем бы он ни работал: писал ли предисловие к чему-нибудь, выступал ли по поводу очередного присуждения Букеровской премии, работал ли над книгой о Шекспире для серии «ЖЗЛ», – предисловие, выступление, отрывки из книги неизменно печатались на страницах журнала. Иногда в одном номере фамилия главного редактора стояла под тремя разными материалами.
Не говорю уже о том, что он заботился о так называемом индексе цитирования и требовал от авторов обязательных сносок на его работы, если находил, что тоже выступал по схожей проблеме.
Дальше – больше. Он, должно быть, единственный главный редактор издания, который не от сотрудников получает материалы, а сам распределяет их между сотрудниками. Откуда он их берёт? От знакомых, от нужных людей. Не обязательно, чтобы материалы принадлежали нужным людям или знакомым. Но они его просили за кого-то, и вот статья или рецензия этого кого-то готовится к печати выбранным Шайтановым сотрудником. Бывает, конечно, что ему понравится материал из читательского потока или принесённый сотрудником, но таких материалов всегда значительно меньше, чем поступивших от него. Если материал ему нравился, а тебе нет, он с негодованием отвергал твою критику (а иногда и с бешенством: я цитировал его ответ на не понравившуюся мне статью Голенко) и передавал материал другому сотруднику. Убедить его напечатать то, что ему не нравится, или не печатать то, что ему нравится, нельзя: никакие аргументы на него не действуют.
А ведь прежде действовали. Когда главным редактором был Лазарь Лазарев. Шайтанову нравится материал, а Лазарю нет – Шайтанов, не возражая, отходит в сторону. И безропотно печатает понравившуюся Лазарю статью, которая ему, Шайтанову, не по душе.
Льстить начальству, нравиться начальству, выполнять распоряжения начальства Шайтанов умеет. Службист он исполнительный и аккуратный. Но быть начальником – стезя не для Шайтанова. Он подозрителен, злопамятен, злобен.
Парадокс в том, что Шайтанов является начальником на всех своих трёх службах. В Букеровском комитете как его литературный секретарь осуществляет руководство литературной деятельностью премии «Русский Букер». В РГГУ возглавляет кафедру компаративистики. И вот уже больше пяти лет – главный редактор «Вопросов литературы».
Правда, кафедру в РГГУ Шайтанов возглавил случайно. Как рассказывал он мне, его попросила об этом прежняя заведующая кафедрой, собравшаяся писать и защищать докторскую. Она передала ему кафедру с условием, что она защитится и снова вернётся к заведованию. Но время идёт, и он, похоже, возвращать ей кафедру не собирается.
А в «Вопросах литературы» он, кажется, решил стать пожизненным редактором. Это выяснилось, когда после его прихода к власти всплыл невесть откуда взявшийся новый устав. Причём прошёл почти год, когда об уставе стало известно коллективу.
А незадолго до того, как всплыл новый устав, 7-го июля 2012-го года я писал Шайтанову:
Ты – человек очень подозрительный (на этой почве мы с тобой и раздружились: я – твоя противоположность), но не лживый, честный, в чём я неоднократно убеждался. У меня нет оснований тебе не верить.
Прошло всего несколько месяцев, и я понял, как сильно заблуждался.
Известный американист Николай Анастасьев, входивший в редколлегию «Вопросов литературы», много лет проработавший в штате этого журнала, прислал мне и другим членам редколлегии на подпись письмо, обращённое к главному редактору Шайтанову. В частности, там было сказано:
С сожалением приходится констатировать, что в последнее время редколлегия, состоящая в большинстве своем из людей, издавна связанных с «Вопросами литературы», оказалась практически отрезанной от живого участия в его работе. А ведь далеко не всё в ней вызывает удовлетворение. Положение, при котором заседания редколлегии проходят раз в год, а то и реже, а публикации, хотя бы наиболее существенные из них, не представляются для ознакомления на стадии редакционной подготовки, – такое положение следует признать совершенно неприемлемым.
Надо, в конце концов, определиться, что такое редколлегия – декорация, украшающая выходные данные, или рабочий, консультативный орган журнала, определяющий его направление и разделяющий всю полноту ответственности за его содержания.
Таким образом, нам представляется необходимым в самое ближайшее время провести встречу, в ходе которой все эти проблемы, как частные, так и общие, стали бы предметом делового, конструктивного обсуждения.
Кроме Анастасьева, письмо было уже подписано Б. Сарновым, А. Турковым, Е. Сидоровым. Я, не раздумывая, поставил и свою подпись. Меня тоже волновало грубое нарушение традиции, сложившейся при Лазареве, который считал необходимым выслушать мнение членов редколлегии, прислушаться к ним. Но потом я подумал, что не имею право как рабочий член редколлегии утаивать от главного редактора, что ему пошлют такое письмо. Я же увижу его в свой присутственный день. И что? Ждать, когда он получит письмо, а пока делать вид, что я ничего о нём не знаю?
И я написал ему:
Редколлегия сейчас подписывает тебе письмо, которое в ближайшее время будет направлено. Я письмо подписал потому что с основным его тезисом согласен: пора разобраться, какую роль по уставу играет в журнале редколлегия. Только ли выборщика редактора?
Он ответил стремительно:
Редколлегия, согласно нынешнему Уставу, принятому всё ещё нынешним составом редколлегии, никого не выбирает: ни собственных новых членов, ни главного редактора. Эта функция передоверена Правлению Фонда, состоящему в настоящий момент из 4-х человек: председатель – главный редактор; члены – А. Алехин, В. Махлин, Б. Сарнов.
Так он письмо закончил. А вот как начал:
Удивлён тем, что член редколлегии не удосужился прочесть Устав, если по нему есть вопросы.
Поскольку редколлегия – орган консультативный и чисто литературный, в Уставе о ней есть только одна фраза в разделе «Главный редактор»:
принимает решение об образовании редакционной коллегии и о её роспуске, назначает на должность и освобождает от должности членов редколлегии.
Тут настало время удивляться мне. Откуда взялся такой устав? Полтора года назад именно редколлегия, а не Правление Фонда выбрала Шайтанова главным редактором. А за два года до этого именно редколлегия, по предложению главного редактора журнала Лазарева, проголосовала за назначение Евгения Юрьевича Сидорова на должность члена редколлегии. Когда же всё это поменялось?
Удивляться мне пришлось недолго. В первый же мой присутственный день Шайтанов собрал коллектив журнала, зачитал моё письмо к нему и хамским тоном отчеканил: «С сегодняшнего дня Геннадий Григорьевич Красухин уволен из редакции, выведен из редколлегии и должен обратиться к директору Ирине Юрьевне Ковалёвой по поводу денежного расчёта». Ничего ему не отвечая, я поднялся со стула и ушёл домой.
Дома я написал о сегодняшнем эпизоде всем членам редколлегии и почти тут же стал получать ответы с одним и тем же вопросом: а даёт ли право устав журнала его главному редактору на такие действия?
Я ответил, что устава не видел, но, судя по избранию самого Шайтанова редколлегией, он устав нарушил. Нет, не нарушил, – отвечал Шайтанов членам редколлегии. – Оказывается, новый устав редакции был принят на собрании журналистского коллектива 19-го января 2011-го года; утверждён на заседании Правления Фонда и зарегистрирован.
Но штука в том, что никто в редакции не вспомнил, чтобы 19-го января 2011-го года журналистский коллектив обсуждал какой-нибудь новый устав, никто не вспомнил, что в этот день было какое-либо собрание. А член Правления Фонда Бенедикт Сарнов не подтвердил, что подобный устав был утверждён на заседании Правления.
Поняв, что не я был инициатором написать и послать ему письмо, Шайтанов стал утверждать, что не объявлял о моём увольнении на спешно созванном им собрании коллектива, а всего только отстранил меня от работы на какое-то время. Вот здесь и пожалел я, что возомнил его честным человеком. Он публично соврал, что легко может подтвердить любой, присутствовавший тогда на собрании.
Нет, я не собирался возвращаться на работу к лжецу и хаму, о чём и написал в открытом письме редколлегии. Разумеется, писал я, никто не подвергал меня такому экзотическому для штатского неармейского служащего наказанию, как отстранение от службы на определённое начальником время. Усомнился я и в законности появления нового устава, фактически наделившего Шайтанова функцией диктатора, властного над всеми в редакции и неподвластного никому из её членов. Даже не усомнился, а написал, что подобный устав мог быть зарегистрирован только обманным путём в обход редакции. А в том, что Шайтанов способен обмануть людей, я больше не сомневался: поймав его на лжи, я допускал, что лжёт он не первый раз в своей жизни.
И не ошибся. В доставленном мне информационном письме Шайтанова, с которым он обратился к редакции, я прочитал столько оглушительного вранья в мой адрес, что понял, как затрясся от страха разоблачения этот человек, оказавшийся самозванцем.
Что ж. Он действовал в духе нынешнего времени: кто из властной элиты сейчас не самозванец? Политики, подтасовавшие голоса избирателей в свою пользу, начальники, занявшие свои места благодаря купленным дипломам, списанным диссертациям. Сделав свой выбор, Шайтанов оказался среди тех, кто в исторической перспективе обречён на презрение.
Я забыл сказать, что, очевидно, к негодованию Шайтанова, Ирина Юрьевна Ковалёва оказалась порядочным человеком, и, открыв это, он от неё избавился.
И последнее.
Ира Щербакова, дочь Лазаря Лазарева, организовала вечер его памяти в январе 2014-го года – к 90-летию со дня рождения Лазаря.
Позвонила и в редакцию, передала Шайтанову приглашение, и через него – всем желающим.
Вечер проходил в здании «Мемориала». Выступавшие отдали дань многолетнему редактору «Вопросов литературы», говорили, как быстро поблёк журнал после его смерти, как превратились знаменитые «Вопли» в записную книжку нового редактора, который так и не обрёл навыков журналиста.
И что же Шайтанов? А он не пришёл. Не почтил память того, кому обязан своим редакторством. И, по всей видимости, не сказал о вечере никому в редакции. Никого из журнала и не было.
Да я не убеждён, что кто-нибудь из них пришёл, если б Шайтанов и сказал им о вечере. Наоборот. Знать об этом и не прийти — лучший способ убедить Шайтанова, что ты предан ему. Вон с какой скоростью они отфренделись от меня в фейсбуке, едва Шайтанов уведомил их, что я его враг. Дольше всех держалась Лена Луценко. И я её понимал. Я помогал ей, читал и редактировал её работы, заставил написать книжечку о «Ромео и Джульетте». Но не выдержала. Всё-таки Шайтанов остался её главным редактором.
А по существу её барином, у которого остальные сотрудники журнала (в том числе и Лена), крепостные. Его слово – закон. И не только для сотрудников «Вопросов литературы». Печататься в этом литературоведческом журнале хотят многие. Поэтому не так давно произошла вещь беспрецедентная. Шайтанов в серии ЖЗЛ выпустил книгу о Шекспире. По-моему, скучную, сильно уступающую прежней жэзеэловской книге А. Аникста. Но, разумеется, я не это имею в виду, говоря о беспрецедентности. Вы помните, чтобы какой-нибудь журнал отдал все свои страницы авторам, разбирающим одну и ту же книгу. Я подобного вспомнить не могу. Вы помните, чтобы какой-нибудь журнал отдал все свои страницы авторам, разбирающим одну и ту же книгу. Я подобного вспомнить не могу. Такой чести не удостаивались ни Якобсон, ни Мелетинский, ни Топоров, ни Вяч.В. Иванов, ни Гуковский, ни Лихачёв. Не говорю уже о великих наших пушкинистах. А вот, вологодский журнал, выходящий в «семейном» шайтановском Вологодском университете, это сделал. Целый журнал посвящён льстивым и сусальным отзывам о книге Шайтанова. Мало того, почти все авторы приехали в Москву, чтобы выступить на, так сказать, устном выпуске журнала. За что Шайтанов их снисходительно благодарил. И наверняка теперь станет печатать их у себя.
Свободное копирование
