authors

1427
 

events

194041
Registration Forgot your password?
Memuarist » Members » Nikolay_Naydenov » Воспоминания о виденном, слышанном и испытанном - 15

Воспоминания о виденном, слышанном и испытанном - 15

01.10.1830
Москва, Московская, Россия

 Деятельность нашего рода, по переселении его в Москву, имела в течение всего времени промышленный характер, основываясь на крашении и, частью, на набивке изделий из волокнистых веществ, и только нам, притом в самое последнее время, пришлось прекратить ее и перейти к другим занятиям.

Так, после первоначального состояния деда моего Егора Ив., как выше сказано, сперва учеником, а затем мастером в заведении крашения шелка Колосовых, им, после расстройства дел последних, была заведена на том же месте собственная красильня; когда это произошло, я не знаю, хотя и видно, что это было до 1812 года; по возвращении в Москву после нашествия французов. Когда он с семейством, до возведения построек на прежнем месте (принадлежащем нам), проживал в Сыромятниках в доме П.А. Жирнова (ныне хлудовский Дом призрения бедных), то и там производилось крашение, а затем, по переезде оттуда на прежнее место, возобновилось тут в 1816 году; начальным собственным занятием было крашение шелка, к которому в 1820 году присоединилось крашение бумажной пряжи, сделавшейся с 1827 года единственным производством (крашение шелка окончилось в 1826 году). Независимо от того мать моего отца занималась крашением "спорков" (т.е. бывших уже в употреблении материй), для чего она имела одного или двух рабочих; я слышал, что на добываемые этим путем средства она вела все домашнее хозяйство. Дело крашения бумажной пряжи шло в то время весьма хорошо, конкуренции не было; отдававшими в крашение пряжу были все главные ткацкие фабриканты, как братья Крестовниковы (по имеющимся записям счета с Крестовковыми за крашение бумажной пряжи составляли в конце 1820-х годов около 35 000 руб. в год, что по тому времени представлялось суммой весьма значительной), Алексей Алекс. Мазурин, Гаврила Никит. Урусов, братья Солдатенковы и разные другие. Дело приносило хорошую пользу; выгодность его видна из того, что уже в самом скором времени (в 1824 году) представилось возможным приобрести в собственность землю, заплативши за нее 25 500 руб. асс, что, с существовавшим лажем, составляло более 30 тыс. руб., и вслед затем выстроить дом, ставший 25 тыс. руб., - по тому времени это составляло весьма значительную сумму; затем в 1830 году к красильному делу была присоединена набивка бумажных тканей (пике, кашемировых платков и т.п.), которая, однако же, существовала недолго и, после смерти моего дяди, была (в 1834 году) прекращена. В то же время в конце 1831 года начато крашение плиса и полубархата, сопряженное с отделкой его, а также крашение без отделки нанки, демикотона, кашемира и миткаля; отделка плиса и полубархата, равно как и подготовка его к крашению, производились в то время еще самым примитивным способом: суровый товар перед опалкой подвергался (для поднятия ворсы) ручной чистке щетками, подклеенный товар просушивался на чугунных валах, нагревавшихся посредством вкладывания в них раскаленных чушек. Дело это шло в таком виде до 1841 года, когда были поставлены машины: щеточная, приводившаяся в действие конным приводом, и клеильная с медными барабанами, нагревавшимися паром; плис и полубархат в 1830-х годах красились преимущественно в разные цвета, а с 1812 года более в черный. В числе главных давальцев и в этом случае были Крестовниковы, но недолго было удовлетворительным это дело, ибо вскоре после того в начале 1840-х годов Александр Козм. Крестовников устроил для плиса в Сыромятниках (в доме Васильевой) собственное красильное заведение; работа у нас через это значительно уменьшилась, тем более что и из фабрикантов, бывших нашими давальцами, некоторые стали сокращать, а другие даже прекратили это производство, перешедши на выработку других товаров, а взамен того начали появляться совершенно новые торговцы плисом, сделавшиеся впоследствии главными производителями его, причем самая выработка этого товара из прежней фабричной превратилась в "мастерскую", производимую в деревнях, а вместе с тем возникла по этому предмету и большая конкуренция. Кроме Ильи Федор. Брехова, занимавшегося крашением плиса уже и ранее пользовавшегося известностью, явились разные новые содержатели заведений, преимущественно по крашению черного плиса; самое крашение последнего приняло иной характер: вместо употребления для отделки такового (глянцевания) желтого воска его стали смазывать гусиным салом и олеином, что стало применяться вообще к низким сортам товара, начавшим составлять главную часть производства; у торговцев явились выражения "отделка под воск" и "под сало"; плата за крашение низких сортов сделалась весьма низкой. Дело, попавши в такие руки, где начали приобретать значение близкие отношения к приказчикам, которых у нас существовать не могло, сокращалось у нас последовательно, сделавшись к 1850 году весьма незначительным. Так как в самом ткацком деле возникали изменения и многие фабриканты, работавшие одни бумажные ткани, начали употреблять для ткачества также шерстяную пряжу, то еще в 1845 году было начато нами также крашение шерстяной пряжи, но дело это не приобрело развития и встречалось более как случайное. С 1850 года А.К. Крестовников действие своей красильни прекратил; это давало надежду на усиление работы у нас, но обстоятельства сложились иначе - им в то же время была начата постройка бумагопрядильной фабрики, а 26 ноября того же года он умер и, вскоре после его смерти, преемниками его было решено приступить к ликвидированию всего ткацкого дела; вследствие этого все существовавшие с ними сношения прекратились. В конце 1850 года было начато нами также крашение черных кашемировых платков; делом этим занимался тогда один П.В. Свешников; дело это было недурное, только, конечно, ограниченное по размерам; тут давальцами явились, сверх Крестовниковых, новые лица, преимущественно украинские торговцы; но и в этом деле вскоре явилась конкуренция - работавшие суровый кашемир Маркины завели красильню и стали снабжать украинских торговцев, которым они поставляли суровье, окрашенным товаром. Далее, с 1855 года, мы стали красить также демикотон с отделкой его; последнюю составляла отколотка, производившаяся руками. Такой способ отделки казался нам, однако, неудовлетворительным, и нам пришла мысль поставить колотильную машину, чего для демикотона нигде употребляемо не было, хотя для миткаля это уже существовало. В то время в крашении миткаля первое место, как по изящности цветов, так и отделке, занимал Гук в С.-Пб., ему отдавался для крашения товар и московскими фабрикантами. С целью увидеть, как производится отколотка у Гука, я отправился в конце июля 1855 года в С.-Пб., но, пробывши там целую неделю, добраться до дела не мог, и лишь через посредство технологического института получил чертеж имевшейся у Гука колотильной машины. Механик шепелевских заводов Д.А. Шульгин вызвался тогда изготовить для нас такую машину, придумавши сделать тукмаки (служащие для колочения) из чугуна на железных скалках, а приводил машину в движение обыкновенным конным приводом в 2 лошади, с устройством, для регулирования равномерности движения, большого чугунного махового колеса; но машина эта, со всеми упомянутыми приспособлениями, оказалась, к сожалению, никуда негодной: железные скалки начали ломаться с первого раза, приведение в действие махового колеса требовало напрасно излишней силы и при обыкновенном конном приводе, было совершенно невозможным (для миткалевых колотилен, кроме Гука, где действовал паровой двигатель, употреблялись конные приводы, стоявшие в наклонном положении, причем лошади шли по колесу и своею тяжестью приводили его в действие), поэтому маховое колесо пришлось снять тотчас же, а затем выбросить и все тукмаки, заменив их деревянными пестами, т.е. переделавши всю машину совершенно.

При таком состоянии дела, когда крашение, которым мы занимались, стало вообще в положение необеспеченное относительно постоянства работы, вследствие усилившейся конкуренции, имевшей, при ограниченности производства вообще, существенное значение, явилась мысль устроить собственное ткацкое дело. Обстоятельства же слагались в таком виде: Крестовниковы в 1853 году окончили свое мануфактурное дело и передали остатки для распродажи приказчику своему Ивану Влад. Шестаквву, который торговал ими еще в нижегородских ярмарках 1854 и 1855 гг.; на ярмарку же 1856 года лавка была сдана ими работавшим суровый кашемир братьям Кокориным, начавшим в 1855 году отдавать нам в краску платки; а так как изделия Крестовниковых пользовались по качеству своему известностью и на них существовал определенный круг покупателей, то Кокорины расторговались в ярмарке черными платками в лучшем виде, несмотря даже на то, что работавшийся ими товар был низшего качества; это побудило нас начать с осени 1856 года выработку собственных кашемировых платков такого достоинства, какое имели крестовниковские, путем раздачи пряжи так называемым "даточникам" или "мастеркам", с устройством лишь дома клейки, выдачи в размотку и сновки; к концу 1856 года у нас появился первый свой товар (платки) и первым покупателем на него из иногородних в январе 1857 года был саратовский торговец Иван Герас. Кузнецов; несколько времени спустя мы стали работать тем же порядком и свой демикотон. Начиная с Нижегородской ярмарки 1857 года лавку Крестовниковых стали занимать уже мы, а затем она была передана им нам совсем (за 1 500 руб.), и я бывал в ярмарке постоянно по своему делу до 1867 года включительно. Почти одновременно с начатием нами выработки своих черных платков, а именно в 1857 году, встретилось еще то, что арендовавший у нас корпус, выходящий на Полуярославский переулок, К.П. Шерышов, работавший полушелковый атлас, перевел фабрику в купленный им собственный дом, а так как товар шел у него хорошо, то и было решено предоставить заведовавшему его фабрикой И.С. Башкирову начать в небольшом объеме выработку такого товара от нашего имени в оставшемся свободном корпусе, для чего ему и был выдаваем потребный для работы материал (шелк и бумажная пряжа); но эта проба продолжалась недолго, так как сбывать товар этот представлялось затруднительным и предполагавшаяся польза при сбыте его каким-либо местным торговцам сокращалась до самого незначительного размера. К прекращению этого повело тем более то, что в начале 1858 года, когда крашение посторонних товаров у нас чрезвычайно сократилось, остававшись преимущественно для собственных черных платков и демикотона, арендовавший у нас постройки на заднем конце двора А.М. Штефко предложил нам завести с его участием набивку полушерстяных платков, бывших в то время в ходу, для чего корпус, занятый шелковым ткачеством, был необходим. Изъявивши согласие на такое предложение, мы приступили к осуществлению этого после Пасхи того же года, но, прежде нежели пришлось начать набивку, так как ей предшествовала резка манеров, требовавшая долгого времени, Штефко поступил в колористы на такую же фабрику к Г.С. Васильеву (в Сыромятниках - ныне там Дом призрения бедных Г.И. Хлудова), и мы остались действовать собственными средствами, без каких-либо практических указаний относительно составления красок, равно как и требований покупателей. В конце 1859 года для торговли этим товаром нами была снята палатка в зеркальном ряду (войдя в ряд с Ильинки первая на левой стороне, над лавкой Тулупова, выходившей на улицу), но по отсутствию знакомства с иногородними покупателями торговать для нас было очень затруднительно, тем более что в этом деле существовали фабриканты, имевшие большее производство с большим выбором рисунков и уже приспособленных покупателей, что для нас при новости дела и ограниченности его было невозможным, Поэтому палатка эта была не более как пристанищем, а не местом, способствовавшим для производства торговли. Ввиду этого после Нижегородской ярмарки 1860 года нами был приглашен для продажи товара состоявший приказчиком у Шелаевых Алексей Федор. Шерунов, и мы сняли палатку в ветошном ряду (в 1-м прясле от Ильинки на правой стороне), которую мы занимали до прекращения нами торговли набивным товаром. Выработка черных платков и демикотона поддерживалась нами до 1861 года; между тем набивное дело при существовании указанной конкуренции со стороны фабрикантов, имевших значительно большее (вдвое и втрое) производство, оставалось для нас чрезвычайно тяжелым, ибо мы не могли иметь постоянных первоклассных покупателей, и если они являлись, то это было более случайностью и притом в небольших размерах, тогда как при сбыте товара торговцам среднего сорта стали являться потери в долгах, и дело не могло приносить ожидавшейся пользы. Поэтому возникло вскоре сомнение в целесообразности его дальнейшего расширения, хотя в видах облегчения общих расходов последнее и оказывалось, необходимым. Так как с целью задуманного ранее увеличения набивного дела в 1863 году был нами построен двух-этажный корпус с холодным верхом для летней сушильни (холодный верх был обращен вскоре в теплое помещение), являвшийся удовлетворительным фабричным помещением, а в то время представлялось выгодным прядение шерсти (выработка аппаратной пряжи), то было нами решено приняться за это дело, как имевшее местный сбыт солидным покупателям, и в 1864 году было приступлено к устройству его, а в следующем году начата и самая работа. При устройстве прядильни имелось уже в предположении не только не расширение набивного дела, а возможное его прекращение; случай же к этому представился тотчас же: в 1865 году А.М. Штефко решился начать с братом своим (Францем Матв., занимавшим должность колориста у А.П. Шелаева) собственное дело и открыть такую фабрику в Павловском Посаде, ввиду же того, что для начатия набивки требовалась заготовка манеров, на что было необходимо значительное время, -хотя тогда уже вследствие введения и употребления отливки контур вместо набора их из латуни, оно и сократилось, - явилась возможность передать ему все наше обзаведение, с условием зарабатывать следующую за то сумму посредством отдачи ему в набивку сурового товара и вычета долга частями из причитающейся за набивку платы. В 1867 году в Нижегородской ярмарке дело было у нас уже совсем ничтожное, а в 1868 г. там производилась лишь распродажа оставшегося товара; затем на следующие ярмарки лавка была сдаваема для торговли другим лицам и, наконец, в 1871 году продана Козьме Емельян. Прохорову (за 6 000 руб.); в то же время была покончена торговля набивным товаром и в Москве.

Выработка аппаратной пряжи, хотя и устроенная у нас в небольшом размере, давала в первое время хорошую пользу: за пряденье оставалось от 10 до 12 руб. и даже более, но, как это всегда бывает, неумеренные выгоды привлекают к себе желающих воспользоваться ими; вскоре выработкой этой пряжи начали заниматься лица, имевшие суконные фабрики, кроме того, стали являться новые фабриканты; наконец, некоторые из ткацких фабрикантов устроили у себя свое пряденье, тем более что последнее не требовало больших затрат, и результатом всего этого оказалось понижение цен настолько, что за обработку могло оставаться уже только 7 или даже 6 руб.; сверх всего этого прядильные фабрики возникли в Привислянском крае, тогда как в половине 1870-х годов тамошние ткацкие фабриканты были покупателями этой пряжи в Москве. Все эти обстоятельства, ввиду явившегося у нас иного занятия, а именно участия в Московском торговом банке и прикосновенных к нему делах Московского торгово-промышленного товарищества, привели нас к заключению прекратить его совершенно, тем более что, занимаясь делами торгового банка, я не имел уже времени посещать покупателей и проводить с ними время в трактирах, как это требовалось по примеру других. С Пасхи 1885 года фабрика была остановлена, а затем последовательно были распроданы ее принадлежности, и таким путем окончилось наше личное фабричное занятие, просуществовавшее, хотя и в различных видах, на одном месте в течение более 75 лет. 

03.02.2015 в 13:01

Присоединяйтесь к нам в соцсетях
anticopiright
. - , . , . , , .
© 2011-2024, Memuarist.com
Idea by Nick Gripishin (rus)
Legal information
Terms of Advertising
We are in socials: