Между тем, когда у нас в корпусе шли обыкновенные занятия и рассуждали о полезном употреблении времени, для Европы ударил роковой час. С 1789 года поколебались вековые основания ее областей. Все предположения и соббражения знаменитых ее политиков исчезли. Вчера почитали они себя распорядителями европейского мира, а проснувшись, увидали, что им надо приняться за новую азбуку. То же случилось и с Екатериной II. Сперва революция Французская казалась ей обыкновенным порывом беспорядка общественного, но потом и она призналась, что ей пришлось закрыть все книги и ожидать, что выйдет из этой бури. За несколько лет пред тем она писала Бюффону: "Вы не доказали нам историю человека". Бюффон радовался, что Екатерина указала ему на то, что ускользнуло от наблюдения целой Французской Академии наук. Но замечание Екатерины касалось только естественной истории, а летописи всемирные, действительно, не представляли еще такого человека, в лице которого совершилась бы тогда судьба Европы и ее народов. Этот человек был Наполеон. Но и события, соединенные с ним, кажутся теперь мифом и басней. И это не удивительно. Если бы кто-нибудь упал с вершины высокой горы и остался бы жив, он в первые мгновения изумился бы, но потом, оправившись, возвратился бы к прежним своим занятиям. Так случилось и с поколением XIX века после необычайных событий. Граф Ангальт не говорил нам ни о каких отдаленных причинах переворота европейского мира, но, чтобы ознакомить нас с тогдашними обстоятельствами, учредил в нашем зале новый стол со всеми повременными заграничными известиями. В корпусе, а не по выходе из него, узнал я о всех лицах, действовавших тогда на обширном европейском театре. На том же столе помещены были ежемесячные русские издания: "Зритель" Крылова, "Меркурий" Клушина, "Академические известия" и Московский журнал Карамзина. Помню, что во всех тогдашних наших срочных изданиях особенно вооружались против козней ябеды и заразы роскоши и мод, истощавших быт сельский, а о политической буре европейской в них не было и помину; она как будто и не существовала для России. Между тем вихрь Французской революции разметал братьев Людовика XVI по различным странам Европы. Жильцы пышного двора Версальского скитались, как странники бесприютные. Граф Д'Артуа, сильно восставший некогда с графом Шуазелем против двора северной русской столицы, очутился на берегах Невы, был обласкан приветливой Екатериной и посетил кадетский корпус. Граф Ангальт показывал ему наше заведение. В манеже речь коснулась революции. Я стоял подле графа Ангальта и слышал следующие его слова: "Les freres du roi ressemblent aux valets qui crient que la maison de leur maitre brule, et qui s'enfuient au lieu de l'eteindre (Братья, как царские слуги, которые кричат, что в доме своего хозяина пожар, и разбегаются, а не тушат его (фр.))
Граф Ангальт очень хорошо знал светские приличия, а потому и дивлюсь, как он обмолвился так невпопад. С намерением ли это было или укоризна высказалась нечаянно? Не знаю, но убежден, что граф в таком случае не бежал бы, а умер бы со своими братьями.
Свободное копирование
