Наступило утро понедельника 12 марта. Город был охвачен волнениями. Горели общественные здания. На улицах повсеместно происходили стычки между преданными войсками и революционерами. Со всех сторон беспорядочная стрельба. Собравшиеся на заседание члены кабинета получили сообщение из штаба, что вскоре специальным поездом прибудет генерал Иванов с восьмьюстами отборными солдатами—георгиевскими кавалерами, награжденными за необычайное мужество, проявленное в битвах, и примет на себя полномочия диктатора; они ограничились тем, что вывели из своих рядов единодушным голосованием Протопопова. Думаю, это был первый случай в истории, когда министр был уволен своими коллегами. Затем они написали коллективное прошение об отставке, чтобы отослать его величеству с тем, чтобы оно вступило в силу как можно скорее, чего, однако, не могло произойти по российским законам до тех пор, пока она не будет принята. Во время этого заседания в Мариинском дворце на прилегающих улицах разыгралось сражение. На площади Святого Исаакия перед дворцом огромная волнующаяся толпа устроила демонстрацию, требуя выдачи «предателя» Протопопова. При этом последний, который так храбро намеревался препятствовать потоку любой общественной демонстрации, теперь совершенно потерял самообладание. Когда толпа приблизилась, он, съежившись, стал умолять о защите тех, кого оскорблял. Он бегал по зданию, пытаясь спрятаться, плакал и, наконец, окончательно потеряв голову, бросился в машину и уехал в дом другого протеже Вырубовой, персидского врача Бадмаева (Доктор Петр Александрович Бадмаев (1851 — 1919) на самом деле не был ни персом, ни тибетцем, как его часто называют в литературе, а практикующим врачом тибетской медицины бурято-монгольского происхождения. У Бадмаева было много знакомых в высших кругах, в то время он был действительно близок к Распутину и Вырубовой; он представил Распутина Протопопову.). Здесь он и оставался до конца недели, а когда было сформировано революционное правительство, он добровольно явился в Таврический дворец и сдался на милость Керенского.
Все остальные министры спокойно оставались в Мариинском дворце, а после утреннего заседания пешком разошлись по домам и точно так же вернулись на дневное заседание, а некоторые остались на обед в Мариинском дворце.
Муж встретил Барка днем рядом с клубом и пригласил его туда на несколько минут, чтобы укрыться от пролетающих вокруг пуль, и министр сообщил ему об отставке всего кабинета. Каждый из них впоследствии рассказывал мне, какими спокойными и невозмутимыми казались они друг другу, хотя каждый отметил, что ходить в тот день по улицам было далеко не безопасно: вокруг вели залповый огонь войска, время от времени стреляли из револьверов и винтовок революционеры, на грузовиках перевозили пулеметы, а полицейские вели обстрел с крыш и из окон. В понедельник гостиница «Астория» напротив Мариинского дворца была обстреляна и разграблена чернью. Свекровь, жившая там, к счастью, спаслась бегством вместе с горничной и маленькой собачкой в дом моей золовки, находившийся в нескольких кварталах оттуда. Все окна ее комнат были разбиты, и япозже насчитала двадцать семь дыр в стенах, где застряли пули. Министры на своем заседании в понедельник днем решили, что ничего не могут сделать в условиях создавшегося кризиса, и их единственная обязанность сейчас — оставаться в своих министерствах до тех пор, пока их не освободит указом монарх или не вынудят уйти революционеры. Они надеялись, что это последнее может и не произойти, но в течение двух дней их почти всех арестовали. Дума самопроизвольно собралась рано утром в понедельник на экстренное заседание. Членов, несомненно, привело туда общее беспокойство и желание обсудить, какие можно предпринять меры, чтобы сдержать беспорядки. Многие депутаты желали революции и, возможно, даже планировали ее; но всем хотелось держать события под контролем и управлять, чтобы их поддержал дисциплинированный и благодарный народ и чтобы на них одобряюще смотрели союзники. Но они были потрясены и ужасно расстроены развивающейся опасной ситуацией, к которой оказались не готовы. Поющие и завывающие толпы рабочих и полки солдат ввалились в Таврический дворец и его сад, провозглашая себя друзьями Думы, но их дикие крики и неистовое поведение показывали, что на них нельзя положиться, они легко воспламенялись и были готовы на все.
Родзянко и другие руководители встретились и обсудили ситуацию. Затем они стали действовать с непревзойденной находчивостью и присутствием духа. Они произнесли речи перед народом, употребив все свое красноречие, чтобы утихомирить дикие элементы, угрожавшие затопить их и теперь расположившиеся в Екатерининском зале — большом бальном зале бывшего дворца — на постоянные заседания. Социалиста Керенского привлекли в группу Родзянко, и с искренним на тот момент энтузиазмом он взял на себя задачу справиться с этим бедламом. Он справился с изумительной легкостью, и благодаря его красноречию Дума не подверглась резне. Хорошо известный в массах и обладающий чувством патриотизма, он решительно занялся делом успокоения толпы.
Родзянко, несмотря на оскорбление, которому подвергся он сам и его сподвижники, второй раз в самой уважительной форме телеграфировал императору, излагая ему историю событий в городе, подчеркивая крайнюю опасность ситуации и прося предоставить указания. Эта телеграмма была послана по личной линии императора, отнесена оператором в Ставку и незамедлительно вручена секретарю генерала Воейкова, полковнику... Последний затем рассказывал моему мужу, что лично отнес ее Воейкову, который решил, что не стоит передавать ее императору и волновать его! Возможно, он получил соответствующие инструкции от Протопопова. Так что жизнь в Ставке в тот день продолжалась в привычном спокойном и монотонном порядке.
Императрица разговаривала вечером с супругом по прямой линии из Царского Села и сообщила, что видит из дворца один-два пожара в Петрограде и что слышала о незначительных беспорядках в столице, с которыми умело справляется полиция. Она выразила радость по поводу того, что скоро приедет Иванов и примет на себя командование, а затем стала сообщать мужу подробности о здоровье детей и дворцовой жизни. Мадам Вырубова и ее сообщники не сочли нужным беспокоить повелительницу, сообщая ей правду, если даже и знали ее, так что она получила не больше информации о происходящем, чем император в Ставке. В ту ночь оба монарха были, наверное, единственными людьми среди своего окружения, кто спокойно спал, не сознавая опасности.
Свободное копирование
