Я вернулась в Петроград вскоре после Нового года и оставалась там по делам четыре недели. Меня потрясли бросившиеся в глаза перемены. Стоимость жизни резко возросла. Никто не верил в будущее правительства. Всеобщая депрессия дошла до крайней степени и, казалось, заразила всех, поскольку самые рассудительные и заслуживающие доверия люди излагали факты, казавшиеся невероятными, но тем не менее правдивые. Молчание и озабоченные лица придворных и наиболее лояльных членов правительства, возможно, были теми самыми признаками надвигающейся гибели, которые больше всего потрясли меня.
Мы полагали, что осуществляется предсказание великого князя Николая о том, что больше невозможно будет заставлять солдат и простой народ защищать правительство, о котором известно так много компрометирующих сведений. Бедные простаивали в огромных очередях часами, чтобы получить небольшие порции хлеба и другие предметы первой необходимости; стояла чрезвычайно холодная погода — двадцать—тридцать градусов ниже нуля, а топлива не хватало; все испытывали страдания, постоянно устраивались забастовки и происходили большие беспорядки.
Все барьеры рухнули, и члены светского общества дали волю языкам. Мадам Вырубова совершенно отбросила свою маску смирения, надевала ее только в присутствии монархов и, насколько мне известно, стала открыто принимать всевозможных темных личностей. Она откровенно говорила о том, что сделала и какие решила принять меры, довольно часто использовала такие выражения: «Мы поступим с этим так, как мы сочтем нужным», словно отныне она стояла во главе государства.
Свободное копирование
