1 августа 1915 года Дума собралась в большом зале Таврического дворца (Таврический дворец — классическое здание, построенное в 1783 —1789 годах, названное в честь князя Потемкина, завоевателя Крыма (Тавриды), стал центральным местом действия русской революции: с 1906 по 1917 год здесь размещалась государственная законодательная власть, Дума, а со времени Февральской революции там одновременно размещались и Временный комитет Думы, и Петроградский Совет.). Ее членам предстояло выслушать доклады министров по поводу положения дел в армии и правительстве, и все надеялись, что они проявят лояльность и поддержат последних. Тогда обновленные силы влились бы в действия кабинета по поддержанию армии, помогли ей с боеприпасами и предметами первой необходимости, которых по-прежнему вопиюще не хватало на фронте в результате руководства Сухомлиновым военным министерством.
Мне всегда казалось иронией судьбы то, что для размещения первого российского конгресса выбрали здание дворца князя Таврического (Потемкина), высокомерного и властного фаворита Екатерины Великой! Могу себе представить, что бы он подумал, если бы увидел некоторых субъектов, оказавшихся в стенах его дворца!
Но этот день был не для борьбы. Напротив, Сухомлинова, уже давно обвиненного в наших неудачах, наконец отправили в отставку, а на его место назначили пользовавшегося большой популярностью Поливанова, сидевшего в этом же зале недалеко от нас. Этого изменения удалось добиться у императора благодаря упорству великого князя Николая и его группы, на время «немецко-оккультная партия» потерпела поражение.
Умевший производить большое впечатление председатель Думы Родзянко (Родзянко Михаил Владимирович (1859—1924) — последний председатель Думы, лидер умеренно либеральной конституционно-монархической партии октябристов; он был дворянином и землевладельцем из Екатеринославской губернии.) прошел на свое место, постучал по столу, и тотчас же воцарилась тишина. Его речь была короткой и патриотичной, ее высоко оценили и встретили бурными аплодисментами. Всеобщий энтузиазм стал главной особенностью дня. Затем вышел старый премьер-министр Горемыкин. Здоровье его было подорвано, он был маленьким, согбенным, с тихим невыразительным голосом, но перед этой безмолвной толпой его слова прозвучали ясно и четко. В них звучала надежда на лучшие дни и пожелание монарху проявить силу в защите своих земель, протянуть руки к своим людям, прося их о помощи и обещая им свою. Когда Горемыкин закончил, теплившаяся в каждом сердце надежда превратилась в веру!
Поливанов побледнел от волнения, впервые выступая перед подобной аудиторией. К тому же он не мог ничем нас порадовать: Варшава была обречена, почти все завоеванные нами провинции вернулись в руки врагов, а кроме того, оказалась захваченной и значительная часть нашей территории. Но, как он сказал, были уже предприняты энергичные меры для приобретения столь необходимых боеприпасов. Он призвал всех объединиться, чтобы поддержать нашу героическую армию. В тот день все присутствующие ощутили готовность сделать это.
Дважды речи прерывались неопределенными выкриками со стороны двоих небрежно одетых и взъерошенных личностей, сидевших развалясь на своих депутатских местах и даже не вставших, чтобы произнести свои реплики. Про одного темноволосо}!», чисто выбритого, напоминающего по внешнему виду еврея, мне сказали, что это «довольно красноречивый субъект, но необузданный, с нетипичными взглядами, по фамилии Керенский» (Керенский Александр Федорович (1881 —1970) — юрист, член Думы и в 1917 году Петроградского Совета, был единственным социалистом (социалистом-революционером), вошедшим в первое Временное правительство в марте 1917 года как министр юстиции. В мае был назначен военным министром; после июльского кризиса, сохранив пост военного министра, стал премьер-министром и удерживал этот пост до большевистской революции в октябре 1917 года.). А вторым «предводителем партии горячих голов, всегда нападающих на правительство, был Чхеидзе» (2Чхеидзе Николай Семенович (1864—1926) — лидер небольшойменьшевистской делегации в Думе. В 1917 году стал председателем Петроградского Совета.). Им обоим суждено было оставить свой след в революции.
Мы покидали Думу с ощущением того, что, как бы ни были велики наши беды и повлекшие их ужасные ошибки, теперь они будут исправлены. Превосходный кабинет поддерживает теперь престол, и будущее непременно должно быть хорошим. Но дни проходили, и это впечатление постепенно стало угасать. Отступление по всей линии фронта продолжалось. Сдалась Варшава, а за ней другие наши крупные города, где находились небольшие запасы боеприпасов и продовольствия, один за другим они неминуемо переходили в руки врага. Иногда на фронт приходила радостная весть, что привезли боеприпасы, но в таких скудных количествах, что солдаты пробегали по нескольку километров, чтобы успеть ухватить хотя бы часть их, прежде чем их расхватают другие изголодавшиеся руки, жадно протянутые в ожидании раздачи.
Свободное копирование
