Два-три дня существовала некоторая неопределенность. Сохранялась возможность мирного решения. Мобилизации пока не было. Однако в среду Сазонов, по-видимому потеряв надежду на мирный исход, отдал приказ о мобилизации.
Никогда не забуду напряжения и стресса тех дней с 26 по 29 июля. Опасались беспорядков и забастовок в столице и предсказывали их, там арестовали немецких агентов, обнаружили и конфисковали деньги немцев среди фабричных рабочих! Однако посольство Германии еще оставалось здесь, пытаясь вести переговоры, выгадывая время и обвиняя нас в мобилизации. Весь Петербург жил в состоянии неописуемого нервного напряжения, ходили слухи, будто определенные придворные круги, настроенные против войны, оказывают на его величество столь сильное давление, что, вполне возможно, им удастся убедить его отказаться от нашей про-славянской политики и не поддержать Сербию.
Для нас, семей военных, неделя с 25 июля по 1 августа была временем, полным перемен и волнений, работы и тревог. Муж при первых же разговорах о войне по совету великого князя отказался от отпуска. Затем в первые же сутки он встретился со своим начальником, и у них состоялся разговор по душам, во время которого он умолял начальника освободить его от обязанностей адъютанта его императорского высочества и позволить ему отправиться на место боевых действий со своим прежним Кавалергардским полком. Шеф выслушал его со своим обычным доброжелательным интересом. Семь лет этот адъютант постоянно находился рядом с ним как дома, так и за границей. В тяжелые революционные дни 1905 года, когда великий князь принял на себя командование войсками Санкт-Петербурга, утихомирил волнения и внес порядок в хаос, угрожавший императорскому трону, мой муж служил у него. В последующие блистательные дни, когда император с удовольствием оказывал почести своему родственнику и великий князь занял уникальное положение в России, он всегда демонстрировал по отношению к моему мужу понимание и доверие, по-родственному принимал его у себя дома, обращался к нему на «ты» и несколько фамильярно называл его «Мишкой». Он рассчитывал на Кантакузина при выполнении поручений, носивших щекотливый характер, часто давал ему трудные задания и с благодарностью принимал искреннюю преданность и верную службу моего мужа.
Мы опасались, что его желание покинуть теперь двор великого князя может быть неверно истолковано, но Михаил тотчас же успокоился, поскольку его начальник был чрезвычайно растроган и доволен решением «Мишки» и ответил, что не только всецело симпатизирует моему мужу и согласен выполнить его желание, но, будь он на его месте, поступил бы так же. Он заявил, что завидует тем возможностям, которые открываются его адъютанту, пожелал ему успеха, сказал, что с удовольствием и интересом будет следить за его карьерой, и выразил готовность в любое время помочь ему.
По возвращении домой Михаил просто сиял от радости из-за отношения, проявленного к нему во время этого разговора. Это было единственное затруднение, которое ему предстояло преодолеть, ибо полк, в котором он прежде служил, с радостью воспринял идею старого товарища вернуться к ним подполковником, но его сочли немного сумасшедшим, поскольку он покидал легкое, безопасное, блестящее место при дворе, меняя его на тяжелую жизнь на фронте.
Свободное копирование
