На субботний вечер 25 июля 1914 года было назначено гала-представление императорского балета, которое состоялось в причудливом театре военного лагеря в Красном Селе. Со времен Петра Великого гвардейские полки русской аристократии проводили там лето; и в этот вечер состоялось последнее событие сезона, красивое здание театра было иллюминировано и украшено флагами, нашими и французскими, представлявшими собой дань нашим союзникам, недавно покинувшим нас после продолжительного визита. Теперь, когда Пуанкаре и блистательный Рене Вивиани (3Вивиани Рене (1863 — 1925) — французский премьер-министр.) находились в Северном море на пути домой, на всех лицах отражалось удовлетворение прошлым и надежда на будущее, мы могли вздохнуть с облегчением, покончив со всеми торжественными приемами. Мы надеялись, что этот вечер доставит нам ничем не омраченное неофициальное удовольствие.
В нашем стоявшем около лагеря доме обедало несколько друзей, в том числе и дипломатов, приехавших из города. Они привезли неожиданные новости, которые можно было назвать «сенсационными и преувеличенными» — о волнениях на фондовой бирже, о тревоге в Министерстве иностранных дел, о сложных взаимоотношениях с Веной и возможном кризисе, который может привести к войне. Все это наталкивало нас на размышления, хотя мы испытывали к этой теме скорее пассивный интерес. Затруднения в отношениях с Веной носили хронический характер, и мы уже дюжину раз были на грани войны. До сих пор мы ощущалиунижение при воспоминании о том, как несколько лет назад мы были вынуждены проглотить оскорбление, когда Австрия аннексировала Боснию и Герцеговину (Австрия аннексировала Боснию и Герцеговину декретом от 6 октября года, таким образом вызвав кризис в австро-российских отношениях, продолжавшийся до Первой мировой войны.), а мы никак на это не прореагировали. После обеда мой муж, который уже собирался отправиться в поездку по делам в свои имения, отказался от своего плана и от отпуска и присоединился к нашей компании, направившейся в театр. Впервые видела, чтобы мой муж с такой серьезностью отнесся к застольной беседе, хотя даже теперь он объяснил нашим гостям, что откладывает свою поездку только из любопытства.
Подойдя к театру, мы в первую очередь обратили внимание на смех и красивую одежду, увидели привычные группы веселых офицеров, придворных чиновников и женщин, стоящих на широких верандах, только лица сегодня казались более взволнованными, чем обычно, а разговоры — более оживленными. Все разговоры сводились к одной и той же теме, которая занимала наши мысли с обеда. Здесь тоже присутствовали люди, приехавшие из города и привезшие с собой разнообразные слухи.
Прозвеневший звонок прервал разговоры, и мы вошли в зал, нашли свои места и встали рядом с ними в ожидании императора; наконец он вошел в сопровождении придворных и дежурных по лагерю во главе с великим князем Николаем Николаевичем, командующим императорской гвардией и лагерем. Среди большого шума, вызванного звоном шпор и сабель, император сел, а слева от него — великий князь, за ними последовал весь театр. В присутствии монарха оркестр играл наилучшим образом, занавес поднялся, и стали исполнять один из любимых сказочных балетов. Император выглядел довольным, казалось, он отдыхал и наслаждался разыгрывавшейся перед ним сценой. Ему нравилось избавляться от формальностей или церемоний; и этим вечером в простом окружении нашего военного лагеря он мог дать волю застенчивости и отдохнуть от своих обязанностей.
Очевидно, политические новости, которые мы слышали, еще не достигли слуха монарха или же не произвели на него большого впечатления, ибо на его челе не отразилось и следа озабоченности — только интерес к хорошеньким балеринам, танцевавшим и позировавшим, чтобы вызвать его одобрение. В свете последующих событий я склонна думать, что этот акт балета стал последним часом беспечного удовольствия, которое испытал наш император. Впоследствии я узнала, что поездка Кантакузина отменилась в результате телефонного разговора с великим князем, который весь день следил за международными новостями, остро осознавая их значение.
К концу первого акта легкое движение отметило прибытие министра иностранных дел Сазонова (Сазонов Сергей Дмитриевич (1860—1927) — профессиональный дипломат, министр иностранных дел в 1910—1916 годах.), который тихо присоединился к своим коллегам, сидевшим в первых рядах публики. Это было настолько необычно, чтобы член кабинета опаздывал, когда на празднике присутствовал монарх, что мы тотчас же принялись перешептываться, и это придало особый оттенок сообщениям раннего вечера, особенно потому, что министр выглядел усталым и явно советовался о чем-то со своими соседями с обеих сторон. Все трое, казалось, забыли и о декорациях, и о танце. Акт закончился, все встали, а император, здороваясь то с одним, то с другим, покинул зал, который тотчас же опустел, и все вышли на веранды.
Толпа, казалось, в большей мере, чем обычно, испытывала любопытство; затем после разговора с Сазоновым, длившегося несколько минут, император приказал подать ему машину. Кабинет в полном составе последовал за его величеством в маленький дворец, который он занимал в лагере. Все присутствовавшие дипломаты ощутили желание вернуться в город и послать зашифрованные послания в свои столицы; а военные стремились покинуть наше легкомысленное общество и провести ночь в казармах, чтобы иметь возможность получать или отдавать приказы. Так что мы покинули здание, где, увы, нам уже никогда не довелось проводить подобные вечера.
Новости, сообщенные Сазоновым императору, носили настолько серьезный характер, что немедленно пришлось созвать Совет министров, на котором председательствовал сам монарх. Совет продлился до поздней ночи и имел огромное историческое значение. Он оставил после себя ощущение доверия между монархом и теми, кто сформировал его правительство. Двое министров рассказывали мне, как потрясен был император и какой глубокий патриотизм звучал в его словах. Сазонов почерпнул мужество из обещания предоставить поддержку, хотя и получил приказ по возможности избежать катастрофы.
Свободное копирование
