Опять грузим вещи на подводу, и вся наша семья катит в Славуту. Отец нас провожает, едет впереди на тачанке. Стояло жаркое лето, свирепствовала новая эпидемия брюшного тифа, и отец строго следил, чтобы мы не пили из речушек и ручьев, встречающихся по дороге. Кипятить воду было не на чем. Наши лошади с наслаждением глотали воду при каждой возможности, а мы завидовали и ждали, когда же на пути будет деревня. Кругом простирались золотые поля пшеницы. Пронзительно голубело небо с белыми облачками на нем. Вдруг среди облаков появились маленькие тучки. И в самой дали из одной из них стал виден падающий шлейфом дождь. Мы залюбовались и долго смотрели вдаль, не заметив, как другая туча уже подкралась к нам. Подул холодный ветерок, солнышко скрылось, и полил быстрый колкий дождь. Крупные, холодные капли в момент промочили всех нас насквозь. Но лошади бежали бодро и от удовольствия помахивали хвостами. Ливень быстро кончился, и на солнце от их мокрых спин стал подниматься пар.
Но вот и Славута, мы подъезжаем к госпиталю. Квартира для нас подготовлена. Выгружаемся, устраиваемся. Отец уезжает обратно в Кременец.
Мы жили в небольшом доме с мезонином. У нас была комната и веранда. Хозяин поляк, очень интеллигентный человек. Всегда подтянутый, в черном сюртуке. Как правило, в каждом из этих местечек был парк и дворец какого-нибудь вельможи. Здесь тоже был большой старинный парк, как раз на той улице, где мы поселились, он тянулся во всю ее длину и был огорожен высокой каменной стеной. А Дворец, который парк окружал, раньше принадлежал семье Сангушко. С другой стороны улицы шли жилые строения, среди которых располагался наш госпиталь. Больные и выздоравливающие помещались в Больших палатках, похожих на бараки, а кухня и собственно медицинские отделения, а также управление, расположились в доме.
Кругом были банды. Сам дворец и еще одно большое здание рядом были разрушены. Стены обвалились, ходить туда почему-то, было страшно. У входа в парк были большие ворота, тоже разрушенные, с сорванной решеткой. На другой стороне улицы, напротив ворот парка, стоял большой черный деревянный крест. Местный мальчик, с которым я познакомился, рассказал, что на этом месте был убит кто-то из хозяев имения. Мы вошли в парк. С левой стороны стояло большое одноэтажное здание, в котором помещалась госпитальная пекарня. А немного дальше, на поляне высился огромный старый дуб. Желуди уже поспели, и мы собирали их, чтобы потом было чем играть в войну. На другом конце парка мы обнаружили еще одни ворота, а рядом с ними – польскую кирху. Говорили, что пан ходил в кирху по подземному ходу. Я хотел пойти во дворец искать этот ход, но мой товарищ меня остановил. Говорили, что в развалинах может кто-то прятаться, и лучше к дворцу не подходить. И действительно, обстановка была напряженной. Бои шли далеко, войск вокруг не было. А банды возникали неожиданно. Люди старались меньше выходить из дома. Мать тоже перестала отпускать меня со двора. С едой было трудно. Ели в основном хлеб, молоко, да еще что-либо доставалось из госпитальной кухни. Мама немного прибаливала, но была в хорошем настроении. Однажды она раздобыла муки и соорудила вареники со сметаной, большую кастрюлю. Мы сели за стол обедать, горячие вареники дымились… Вдруг вошел комиссар госпиталя Бершадский и сказал: «Надежда Савельевна, срочно собирайтесь, мы уходим, поляки в Здолбунове». Немедленно уложились, подали подводу, погрузились, меня и Бориса посадили сверху и дали нам в руки кастрюлю с варениками. Так мы и приехали на станцию. Там стоял эшелон, прицепленный к бронепоезду. Стали грузиться в вагоны, совершенно неприспособленные для людей. Крыши наполовину раскрыты для стрельбы. Внутри стояли испорченные зенитные орудия без затворов. Дверей нет, но думать некогда, мы грузимся, лишь бы ехать.
Свободное копирование
