4.12.2002 Сегодня - событие. В городе Римма Казакова. Был ее творческий вечер в «Пушкинке». Добралась удачно, обратно - с Галиной Сергеевной.
Казакова - фигура старой женщины, т.е. - талия - где-то почти у подмышек, в брюках, какой-то жилет на кружевной кофточке (трикотаж, светлая). Лицо довольно гладкое и шея тоже (может, подтягивалась? Хотя не верится). С нею был Леонид Жуховицкий - моложав, говорлив, не самодоволен, ироничен, но почему-то его унесло в зарплаты, аж останавливали - «Давайте про поэзию!»
Римма глуховатым голосом (простыла?) рассказала, что приехала по приглашению «Томского Вестника» (в рамках его подписной компании - Ходорковский оплатил, получается!), что уже была в Томске, но «пролетом», прочла стихотворение «Стрежевой». Говорила много. Темы - поэзия раньше и теперь (Политехнический, массы слушателей. «Пока поэты - в загоне, банкиров будут убивать»). Читала много стихов.
Чувствуется, что она нашла тон для аудитории. Вроде бы непринужденный рассказ о том, о сем, но все время в канву вплетаются стихи. Рассказала о каком-то фонде для начинающих поэтов там, в Москве. Назвала несколько фамилий, но я не запомнила. Вроде – Полякова...
Жуховицкий говорил на приземленные темы - удобная гостиница, вкусный обед. Он покашливал, что мешало ему говорить, а нам слушать. В основном, все были направлены к Казаковой. Она про свою семью (мечтала о троих детях, но один сын, зато два внука, поэтому - все равно три ребенка). Рассказала, как на одном вечере ей «презентовали» 2000 долларов, она их отнесла в фонд.
Представила две книжки, одну презентовала «Пушкинке», а другую - мне. А за что? («Вы меня растрогали»).
Поднялась и рассказала ей о ней самой, молодой, в Хабаровске. Как она приехала к нам в школу - тоненькая, с черной копной волос, стильно причесанная, в черной водолазке, подпоясанная лакированным широким поясом, юбочка – тюльпаном, короче, – самый писк моды в те времена. Я сказала, что ее стихи, как и вся ее поэзия, все время шла впереди меня, и моя жизнь шла по ее следам. И романтика, и любовь, и в «Пору черёмухи», «Люби меня застенчиво», «Всё в природе строго…» и «Приснись» (проводила любимого в армию), и отъезд из Хабаровска («…прощай, Хабаровск, как светло глядишь ты…»), а потом - беременность и рождение сына («родился сын-пылиночка»). И наизусть строчки из ее стихов. И в конце поблагодарила, что она выжила, не упала духом, продолжает писать стихи. В том числе, и о любви.
А потом сфотографировались. Я ей дала Женину книжку и попросила прислать отзыв. По-хорошему, надо бы все записать. Но все не запишешь, почти 3 часа шла встреча. Но вот она - про свою «брюнетость» (она - крашеная в светло-каштановый). Она: «На одном вечере я около Ельцина. Он: «Сколько вам лет?» - «Столько же, сколько и вам!»- «О! Посмотрите, какие у меня волосы, а какие у нее!» - «Б.Н. Ландоколор, №54, и у вас будут, как у меня».
Говорит, попробовала писать в новом стиле - сейчас же поиск форм идет, сын отреагировал: «Мам, пиши лучше в своем - комсомольско-молодежном, у тебя лучше получается». Любительница мыльных сериалов. «Хорошо, - говорит, - что у вас телевизоры есть, а то приедешь куда-то, а там нет первой программы и звонишь в Москву - что там, в очередной серии случилось». Похвалила Томск, похаяла Москву - непригодный для жизни город. Оба посетовали на отсутствие меценатства. Мол, государство совершенно отошло в сторону от поддержки литературы, издатели нацелены лишь на получение прибыли («Если бы хоть по рублю с каждой изданной коммерческой книжки отчисляли в фонд издания поэзии, как бы это поддержало молодых. А их столько интересных - но невозможно издать!»)
Она прочла свое:
Мать меня зовет под утро: «Мама!»
Я не мама, я ей только дочь.
Я ничем ей не могу помочь.
Это время счет ведет упрямо.
Это жизнь уходит в небеса,
Ставится единственная точка…
А когда она на полчаса
Вдруг в себя придет - прошепчет: «Дочка…»
Вечность обнимает нас в покое,
Что-то обещает мне и ей
И качает твердою рукою
Колыбельку матери моей…
(Ох-х! Как же мне грудь-то стягивает моя память…)
Свободное копирование
