1919 г.
Моя поездка из Тульчина в Петроград.
Мы выехали из Тульчина совсем неожиданно. Мы собрались в течение одного часа. Взяли только самые необходимые вещи, остальные оставили. Нас было четверо: мама, я, Гельфанд и нанятый нами мужчина, который должен проводить нас до Немирова. Погода стояла прекрасная. Мы быстро ехали мимо лесов, лугов пестреющих цветами, мне так и хотелось соскочить, чтобы сорвать их. Мы проезжали мимо полей, на которых была высокая рожь. Там работали крестьяне: косили траву, вязали снопы. Они кивали нам головами, когда мы проезжали мимо них. Изредка мы останавливались, чтобы покормить лошадей. К вечеру мы приехали в Братслав, Но мы не заехали в Братслав, а решили переночевать у извозчика, который вез нас, он жил возле Братслава. Его хатка стояла одна одинешенька в поле, на краю дороги, вокруг не было никакого жилья. Жена извозчика сейчас же побежала в деревню за молоком для нас. Мы попили, поели и решили лечь.
Я вошла в хату, я сейчас расскажу устройство её: в неё вели большие темные сени, вроде сарая, затем шла маленькая комнатка, в которой была плита и одна лавка, на которой уже спали дети извозчика, затем шла комната побольше, посередине её висела люлька, в которой лежал маленький ребёнок, у стен стояли лавки и одна кровать, стола там не было, вместо него стоял большой ящик. В этой комнате во весь пол нам разослали солому и все легли на неё, я долго не решалась лечь, несмотря на просьбы матери, так как никогда еще не спала на полу. Наконец усталость взяла свое, я легла и сразу заснула, зато мать не могла заснуть всю ночь, ворочаясь на жесткой соломе.
Мы выехали, когда было еще совсем темно. Из Братслава нам нужно было проехать мост. Этого проезда через мост мы очень боялись, потому что мы уж один раз ехали так и нас петлюровцы не пропустили через мост, и нам пришлось возвращаться обратно. Когда мы ехали по мосту, мне все время казалось, что петлюровцы нас догоняют, и я вся дрожала. Мама и Гельфанд меня успокаивали, говоря, что теперь на мосту никого нет, но я видела, что и они сами порядочно волновались. Мы проезжали мимо каких-то будок. Вдруг из одной будки выбежал вооруженный солдат и крикнул нам: «Стой»! Извозчик сейчас же остановил лошадей, зная, что если не сделает этого, будет хуже. Я так испугалась, что мне казалось, что у меня дыхание остановилось, я уже представляла себе, как этот солдат будет отрубливать нам головы, но вместо этого он пристально посмотрел каждому из нас в лицо. Как видно хотел узнать, не евреи ли мы, но узнать, что мы евреи было довольно трудно: мы с мамой были в косыночках и крестиках, а у Гельфанда был русский паспорт, который дал ему нанятый нами мужик. Посмотрев на нас, он самым мирным голосом сказал: «С добрым утром», «С добрым утром» – ответила ему мама. «В Немиров едете»? – спросил он, «Да» - сказал Гельфанд. Солдат несколько минут подумал, затем сказал: «Ну что ж, поезжайте». «Счастливо оставаться» – сказала ему мама. Извозчик хлестнул лошадей, и мы быстро поехали очень довольные.
В Немиров мы приехали, когда уже рассвело и сразу поехали на вокзал. Приехав на вокзал, мы увидели, что поезд, который шел в Винницу, еще не ушел. Гельфанд быстро влез в теплушку, влезть туда было очень трудно, так как было очень высоко, и там была масса народу, который толкался, кричал и каждый требовал, чтобы его пустили раньше других. Влезши в вагон, Гельфанд взял меня на руки и внес в вагон. Мама с помощью Гельфанда тоже влезла в теплушку. Мужик, которого мы все звали проводником, втащил наши вещи в вагон, попрощался с нами и поехал с извозчиком обратно в Тульчин. В вагоне было так тесно, что мы еле стояли. Я стояла на одной ноге, так как вторую было некуда поставить. Через три часа мы приехали в Винницу. Мы хотели сейчас же сесть на поезд, который шел в Киев, но не тут то было: как только мы наняли носильщика и подошли к поезду, он двинулся, и мы не успели сесть. Пришлось остаться ночевать в Виннице, так как нам сказали, что до завтра поезд на Киев не пойдет.
В Виннице в это время была ужасная паника: боялись, что бросят бомбу, так как все время летали аэропланы с белыми и недавно они бросили бомбу. До вечера мы просидели на скамейке возле железной дороги все ещё надеясь, что поезд пойдет на Киев. Когда стемнело, мы пошли в вокзал спать, приказав носильщику разбудить нас, как только придет поезд. На вокзале была масса красноармейцев, которые ехали на фронт и остановились здесь. Они спали на скамьях и даже на столах. Я и мама прилегли на вещах, а Гельфанд нашел на какой-то скамейке местечко, сел и стал дремать. Все время стоял ужасный шум, красноармейцы то уезжали, то приезжали новые. Я долго не могла заснуть. Рано утром носильщик разбудил нас и сказал, что поезд пришел. Мы побежали к поезду. Попасть было также сложно, как и в Немирове, но тесно было не так. Мы с мамой могли даже сидеть на скамье.
Доехав до Фастова, поезд остановился и очень долго стоял. Один красноармеец сказал, что поезд, наверное, целые сутки будет здесь стоять. Мама и Гельфанд решили, что лучше пересесть на другой поезд. Мы наняли носильщика, и случилось то же самое, что и в Виннице. Как только мы подошли, поезд двинулся, пришлось влезать обратно в прежний поезд. К счастью он скоро поехал. Приехали мы в Киев, когда было около часу ночи, а ходить можно было только до 12-ти часов, так как было осадное положение, пришлось остаться до утра на вокзале. На вокзале было масса народу. Столы, скамьи и пол были заняты лежащими на них людьми. Невозможно было ходить по полу, чтобы не наступать на тела. Мы долго ходили, пока нашли на полу свободное место. Утром в 7 часов мы наняли ломовика и поехали к дяде Ханлейзеру. Гельфанд через 2 дня поехал в Петроград, а мы с мамой пробыли в Киеве ещё неделю. Мне было там очень хорошо.
Дядя Володя, который тоже был в Киеве, приходил к нам каждый день, а тетя Малка, жена дяди Ханлейзера, очень ухаживала за мной и, хотя мне и хотелось поскорей увидеть папу, бабушку и всех родных, мне не хотелось ехать в Петроград, тем более что нам рассказывали про него разные ужасы, что там по 100 человек в день от голоду умирают, но от папы получилась открытка, чтоб мы поскорей приехали, и мама решила ехать. Она решила доехать до Гомеля пароходом: дядя Володя провожал нас на пристани. На пристани было масса народу. Мама наняла носильщика и попросила его устроить нас в женской каюте. Я в первый раз ездила на пароходе и потому с большим страхом спускалась вниз, где были каюты. Мы спустились в длинный узкий коридор, в котором было масса дверей. Носильщик, который шел впереди нас, неся вещи, отворил одну из дверей и ввел нас в довольно большую комнату, по стенам которой стояли мягкие диваны, обитые красным бархатом. Направо стоял стол, а вокруг него стулья. Мы положили вещи на один из диванов и сами сели на него. На этом пароходе ехали еще две дамы, которые тоже ехали в Петроград. Пароход этот назывался «Дедушка Крылов».
Мы ехали до Гомеля двое суток. Ехать было очень хорошо. В Гомеле, как только мы вылезли из парохода, стали обыскивать вещи. Это продолжалось довольно долго. Наши вещи очень перерыли. Затем одна дама пошла нанять тележку, чтобы отвезти вещи на вокзал, а мы с мамой и еще одна дама остались с вещами. Вдруг грянул выстрел. Мы совсем растерялись и не знали, что делать и куда бежать. К счастью мы скоро узнали, что это был холостой выстрел. Мы скоро наняли тележку, положили на неё вещи и двое мужчин повезли их на вокзал. В это время шел проливной дождь, а мы оставили зонтик в Тульчине и ужасно промокли. Придя на вокзал, мы сейчас же заказали себе обед, так как уже 2 дня не обедали. Пока мы обедали, носильщик достал нам билеты.
После обеда мы сразу пошли садиться на поезд. Носильщик посадил нас в совершенно пустую теплушку, кроме нас с мамой и 2-х дам, которые ехали с нами, там никого не было. Эту теплушку еще не прицепили к поезду. Мы положили на пол наши корзины и сели на них. Прошло часа 2, а нас все не прицепляли. Наконец, нас прицепили к поезду, но он не двигался. Через некоторое время в нашу теплушку село масса красноармейцев и несколько женщин. Вскоре поезд двинулся. Наступила ночь, в теплушке было почти совсем темно, ее освещал лишь лунный свет, который шел через дверь. На какой-то станции к нам село еще несколько красноармейцев. Сначала они в темноте не разглядели нас (женщин), но один из них увидел нас и стал кричать, стуча об стены теплушки своей винтовкой: «к чему это здесь столько баб собралось? Чтоб сию же минуту их высадить»! Мы были в ужасе: «что мы будем делать ночью на чужой станции?» – шептала мама одной даме, ехавшей с нами. Другие женщины стали просить этих красноармейцев не высаживать нас, но они были неумолимы. К счастью прежние красноармейцы вступились за нас и не дали высадить.
Поезд ехал очень медленно и на каждой остановке долго стоял. Красноармейцы затянули песню и пели все хором, у них были очень хорошие голоса. «Ну вот мы и приехали» – услыхала я вдруг мамин голос. Я быстро вскочила и стала помогать собирать вещи. Красноармейцы уже все вылезли и ушли, женщины слезли одной остановкой раньше и мы остались совершенно одни. Мы сначала свалили вещи на землю, а потом сами с трудом вылезли из высокого вагона. Осмотревшись, мы увидели, что поезд наш остановился далеко от вокзала в поле. Мама и дамы, ехавшие вместе с нами, совсем растерялись: вещей у нас всех было много, так что мы не могли нести их сами, где вокзал никто из нас не знал, поблизости не было ни одной живой души, к тому ж было темно. Мама стала изо всех сил кричать: «носильщик! носильщик!», но никто не откликнулся. «Знаете что» – предложила одна дама, «я пойду и поищу вокзал, а вы ждите тут меня». Все согласились и она пошла. Мы следили за ней глазами, пока она не исчезла. Прошло довольно много времени, и в темноте показалась ее фигура. Мы все так и впились в нее глазами. Вскоре мы увидели, что она не одна: рядом с ней шел носильщик. Он отнес наши вещи на вокзал и повел нас тоже туда. На вокзале было грязно и масса народу и красноармейцев, но мы были рады и этому, так как просидеть всю ночь в открытом поле было хуже. Поезд на Петроград еще не ушел, и сначала все решили сейчас же сесть на него и поехать, но я была так утомлена, что сказала, что если я еще двинусь – то сейчас же упаду. Тогда мама сказала, что мы останемся ночевать здесь. Дамы тоже сказали, что они без нас не поедут, и мы все остались ночевать в Жлобине. Это было большим счастьем для нас: мы после узнали, что с этим поездом было нарушение.
Утром мы сейчас же отправились на базар и накупили хлеба, булок, творога, масла, мяса, для того чтоб везти в Петроград. Затем, когда пришли обратно на вокзал, пообедали, мама сговорилась с одним носильщиком, чтоб он достал нам билеты на Петроград, семья, которая также ехала в Петроград сговорилась с этим же самым носильщиком. У нас было немало волнений с этим носильщиком: Он взял у нас наши паспорта, деньги, пропуска, сказал, что идет доставать билеты, и исчез. Мы искали его по всему вокзалу, спрашивали всех, не видели ли его, но никто его не видел и не знал. Уже настал вечер, мы видели, как пришел поезд на Петроград, а носильщика все еще не было. Наконец, когда было уже совсем темно, он явился с билетами в руках.
Он посадил нас на международный поезд. Толкотня была порядочная, но зато мы были в купе и у нас с мамой была своя скамейка. Этот путь от Жлобина до Петрограда прошел очень приятно. На каждой остановке мы покупали яблоки, груши, сливы, брали кипяток для чая. Я ела столько фруктов, что мама удивлялась, как у меня не расстраивается желудок.
Мы ехали до Петрограда 2-е суток. Приехали ночью. Так же, как и в Киеве, нам пришлось ночевать на вокзале, так как по улицам уже нельзя было ходить. Мне было очень досадно, что мы уже в Петрограде и не можем пойти домой. Утром мы наняли носильщика с тележкой, на которой он вез наши вещи, и пошли домой. Когда мы шли по Петроградским улицам, мне не верилось, что мы уже приехали. Когда мы пришли домой, папа еще спал. Он был так изумлен и обрадован, что мы приехали, что сначала не мог выговорить ни слова. Он нас совсем не ждал эти дни, так как мы ничего не писали, желая сделать ему сюрприз. Мы с папой сейчас же пошли к бабушке, которая была тоже очень удивлена и обрадована, увидев меня. Спустя несколько времени мне стало казаться, что я совсем не уезжала из Петрограда и что вся эта поездка была лишь тяжелым сном.
В сентябре 1919 года Валя поступила в петроградскую гимназию.
8 ноября. 1ый день революции.
Вчера был первый день революции. В гимназии занятий не было, а вечером устроили концерт. Можно было родителям тоже пойти, и я пошла с папой и мамой. Народу была тьма-тьмущая. Сначала одна из учениц старших классов сыграла что-то на рояле, но почти что ничего не было слышно: порядку никакого не было. Ученицы и ученики бегали, кричали, смеялись. Учителя и учительницы кричали на них, а один мальчик встал около двери и то тушил, то зажигал электричество. Потом одна учительница сказала речь. После этой речи была рекреация, во время которой нам учащимся в этой гимназии раздали по кусочку белого ситного с малиновым вареньем, кусочек черного хлеба и чашку кофе.
С января 1920 года по январь 1923 года записи в дневнике отсутствуют.
Свободное копирование
