Только ты - 50

26 августа 1941 года

Пока все еще нахожусь в Москве, и есть потрясающая новость: получил открытку от Ани из Свердловска!

Я-то еще раньше успел ей написать два письма, одно на Главпочтамт, до востребования, о чем у нас с ней шла речь еще в Москве, а другое, чуть погодя, на ее адрес: Свердловск, Уралмаш, Перекопская улица, дом 25, квартира 12. Она ни одного письма от меня еще не получила!

Адрес я узнал по открытке, которую Аня прислала  —  трудно себе представить!  —  моей сестре Клавдии!

Какая ты молодчина, Аня,  —  не допустила, чтобы мы потерялись в военной неразберихе! Умница! Я на тебя надеюсь, и всегда буду на тебя надеяться. Я прочитал твою открытку, хоть она и была адресована Клавдии. Я имел на это право, конечно, больше, чем моя сестра: фактически эта открытка была послана Аней ради нас с ней, тут двух мнений быть не могло.

Итак, две открытки от Ани: Клаве и мне!

Нет, подумать только. Аня теперь знает Клавдию, от которой я тогда все утаил! Ну и ну! Я  —  воспрянул духом. Как же это у нее получилось?

Только теперь спросить-то не у кого  —  Аня в Свердловске, Клава пока в Труняевке, а скоро эвакуируется с маманей и с сестрами в Челябинск, тоже, значит, на Урал. Отца пока оставляют работать в Москве.

Ах, Аня! Да она создана, чтобы стать чистым командиром в семье. Стратег и тактик! Наверное, о таких замечательных людях, как моя Аня, говорится в старинной поговорке: «Покажи, солдат, кто твоя жена, и я скажу, будешь ли ты генералом».

Мы как-то целый час играли с ней в пословицы и поговорки, и эту я ей еще тогда сказал, в июле, вечером. Мы сидели с ней на Покровском бульваре, на скамейке (в кои — то веки присели, а то все ходили и не уставали!), и каждый из нас наперебой вспоминал разные поговорки и пословицы. Очень было интересно, очень! Она тогда, сидя на высокой скамье, едва достала ногами до земли, ну а я, конечно, сразу уперся, как стол в комнате. И сказал ей: «С такими длинными ногами и упасть некуда». Почему-то нас это рассмешило, не знаю почему... Тогда было смешно... Мы просто радовались жизни, и что сидим рядом друг с другом...

Как было хорошо!

То, чего я несколько побаивался (наверное, что и напрасно!)  —  знакомства с моими родными  —  теперь считаю прекрасным выходом, хоть знакомство пока неполное и отчасти заочное. Но все-таки, все-таки! Они не дадут нам потеряться даже на время! Они учтут, что идет война, и необходимо нам с Аней оказать сочувствие и помощь. Мы все вместе станем переписываться и сообщать друг другу новости, если кто-нибудь из нас помедлит с ответом. Во всяком случае, на сестер, на Клаву и на Тоню, я точно могу рассчитывать...

И придется рассчитывать на них: почта работает плохо, вот Аня ни одного из моих писем пока и не получила! Обидно.

В своей открытке Клаве Аня упомянула о каком — то белом цветке: напиши, мол, Клава, что ты сделала с белым цветком, который мы с тобой сорвали на клумбе...

Сначала я опешил, но потом, прочитав дальше, понял, что Аня не изменила свое отношение к растениям. Она, оказывается, решила продлить цветку жизнь, поместив его в Клавину вазочку с водой  —  стебель был сильно надломлен (ветром ли, птицей?), и на клумбе цветку грозила скорая гибель. Моя расчудесная, маленькая смешнуха! Что тут скажешь? Комментарии излишни!

«Аня! Пиши мне чаще, я тоже буду писать. До свидания. Коля». Эти, более чем сдержанные строки (ведь открытка, ее могут прочесть разные соседи!) я черкнул в конце своей последней весточки из Москвы, которую отправил Ане в Свердловск, на ее домашний адрес.

Как это славно  —  у нее есть адрес, домашний адрес! Пусть временный, пусть пока свердловский, но у нее есть и дом, в котором ей будет тепло и светло! Тем более, что на пороге сентябрь, наступает осень, а там, на Урале, она, конечно, посуровее будет, чем в Москве. Как хорошо, что у нее есть пристанище!

А сколько наших людей осталось без крова, без родных, на сожженной земле, на пустых пепелищах! Может быть, что и без куска хлеба! Проклятые фашисты, двуногие звери, заведенные Гитлером куклы со свастикой!

Многое мы уже не сумеем исправить, то, что утрачено безвозвратно. И, главное, не воскресить к жизни тех, кто погиб. Но как надо поскорее вернуть нашим людям то, что можно вернуть!

Я буду писать Ане изо всех пунктов назначения, куда меня забросит военная судьба. Мне всегда надо знать, как она живет, что поделывает. Но главная тревога ушла: мне стало легче оттого, что моя Фиалочка благополучно приземлилась.

Милая Аня, милая! Она, оказывается, определилась уже и в школу, в девятый класс. И считает себя взрослой, хоть паспорт ей все еще не положен по возрасту. Однако она не хочет учиться в дневной школе, хочет уйти. «Стыдно,  — пишет,  —  в такие тяжелые дни просто-напросто ходить в школу, как будто ничего не случилось, как будто нет войны». Загорелась идеей устраиваться на работу, обязательно на военный завод  —  помогать фронту. И конкретные шаги делает! Выяснила, что на завод можно и до шестнадцати лет идти, без паспорта. В таких случаях формально определяют в ученики, а работа одна и та же. В складывающейся ситуации школу хочет кончать экстерном...

«Свердловск,  —  пишет она мне,  —  очень большой, промышленный город, там много заводов, но есть и институты. А при них организованы экстернаты, где, после довольно короткой, всего лишь трехмесячной подготовки, принимают экзамены за десятый класс. И тем, кто успешно сдаст все экзамены, выдают аттестаты».

Да... При этом знаний учащиеся, думаю, получат не слишком много, но идет война... И каждый сможет наверстать то, что для него будет необходимо в дальнейшем.

Пока я все-таки постараюсь Аню отговорить от такого нагромождения обязанностей, хотя ее стремление очень понятно... Правда, не знаю, упряма она или нет, не успел этого понять, и случая не было... по-моему, нет, не упряма... Но смотря в чем? Нет, надо постараться ее отговорить... Успеет! Время-то  —  военное! На заводе наверняка пойдут перегрузки, ночные смены, сверхурочные работы, отмены выходных, даже отпусков... и тому подобное! А вечерами еще и экстернат. Да она просто-напросто и во времени не уложится, в сутках пока всего двадцать четыре часа. Можно здоровье потерять, это факт. Ее организм никак нельзя считать вполне установившимся, крепким... Мало того, что она еще и по возрасту не совсем взрослая! Не надо забывать о скарлатине и всех осложнениях, которые мучили ее всего-навсего в позапрошлом году. Поэтому: если есть возможность учиться, пусть только учится, это прекрасно. Ей, по ее литературным устремлениям, очень нужно было бы не делать перерыва в учебе... Но как еще на это ее родители посмотрят... Есть ли у них возможность поддержать в такое тяжелое время свою дочь, если она не будет работать? Я места себе не нахожу  —  ведь я-то пока в этом отношении  —  ноль без палочки! И такое положение вещей, знаю, что исправится еще не завтра и не послезавтра! А потом... она ведь отказалась даже от стакана газировки!.. Ну и жизнь!

...Да, а я все-таки заходил на днях на Чистопрудный бульвар, в читальню, выполнил Анину просьбу. Нашел время, и никогда не пожалею об этом. Не «перелистал», как думал поступить раньше, а прочел взахлеб, прямо-таки проглотил «Алые паруса» Грина (и другие его произведения!), от корки до корки  —  очень уж любопытно было узнать про Артура Грэя. Читал  —  не мог остановиться! «Алые паруса»  —  это книга для нас, для романтиков и мечтателей, к которым, со дня встречи с Аней, я причисляю и себя. Впрочем, я и раньше, сколько себя помню...

Спасибо, Аня, за Артура Грэя! Я бы тоже с особым удовольствием прибыл за тобой на белом корабле под алыми парусами. Да вот, обстановка не позволяет. И вообще: будь даже мирные времена, нужно, как минимум, иметь корабль (паруса я бы постарался осилить), а его нет.

Я не очень-то иронизирую, я бы на самом деле что-нибудь придумал. Сотворил бы, по Александру Грину, чудо собственными руками. Можно ведь снарядить под алыми парусами и белую лодочку! Вот это было бы и сказочно, и прекрасно и, к тому же  —  вполне реально! Нет, честное слово, что-то можно было бы придумать удивительное. Ну и Аня! Не напрасно направила меня на «Алые паруса»! Можно будет потом всю жизнь, после войны,  —  творить такие вот чудеса, все вокруг (ну не все, так многое!) превращать в особенную радость! Чудеса своими руками... Открытие Александра Грина!

Но зачем теперь говорить... Ничего этого нет. Есть на самом деле другое  —  война. И сотни, сотни километров расстояния между нами, Аня... А как бы хотелось увидеть тебя, родная! Хотя бы во сне, как на днях! Почему сны снятся так редко?

Моя чудо — девочка, дай Бог нам с тобой действительно повзрослеть в самом лучшем смысле этого слова. Пережить войну, победить немцев. Ну, победить-то мы их победим, мы их, конечно, одолеем, вся наша страна поднялась, от мала до велика, что всегда и происходит в критические времена  — вспомним историю! Вспомним Минина и Пожарского, Дениса Давыдова,  —  я имею в виду не только официальное войско, но и народ в его справедливом гневе.

Все трудности еще впереди. Они ждут нас, а как нужно, чтобы мы остались живыми-здоровыми, на славу послужив при этом Родине! Чтобы мы, в итоге, дожили, я и ты, моя замечательная Аня, до фантастически далекого, но все-таки вполне для нас возможного двухтысячного года и, сидя рядом, вместе вспоминали бы о ни с чем не сравнимых (да, моя любимая, о ни с чем не сравнимых) переживаниях нашей трудной и такой чудесной юности...

Двухтысячный год... Не будут, может быть, такими синими твои глаза, и кудри не будут такими блестящими и темными, как сегодня... Закон природы... Но останется твоя душа, добрая, любящая, и, конечно, мечтающая о волшебствах... Твоя душа  —  самое главное, самое важное в человеке. Да и внешность... она меняется с возрастом, не может не меняться, но своя особенность, своя красота не исчезает. Не должна исчезнуть бесследно. Красивый человек  —  всегда красивый, так я думаю.