«Это смертный приговор? — спрашивала я себя, оставшись одна. — Но почему на душе у меня так светло? Почему я не чувствую того, что случится через 24 часа?» — Я заглядывала в каждый уголок моей души, я прислушивалась к самым сокровенным ее движениям и мыслям, но не находила там признака смерти. Наконец, я забылась…
— Одевайтесь! Одевайтесь!
Этот голос сразу привел меня в сознание.
— Неужели прошло уже 24 часа? — невольно спросила я жандарма. — Который час?
— Шесть часов утра, — отвечал он.
«Несколько часов раньше или позже повесят меня, не все ли равно», — подумала я.
Солнце еще не всходило. А мне так хотелось увидеть солнце!
— Где это будет? — спросила я жандарма, но он смотрел на меня в смущении и не отвечал. Вдруг я вспомнила о письме, которое я приготовила для родителей; это было мое последнее слово к ним. Я оглянулась кругом. Никого не было, кроме этого жандарма.
— Послушайте, — сказала я ему. — Я не могу спокойно пойти на виселицу, не отослав этой записки моим родителям. Это последнее желание женщины, идущей на смерть, и вы не можете ей отказать. Кто бы вы ни были, у вас есть или были родители, и вы должны понять их горе.
Я вложила письмо в его руку. Он спрятал письмо и сказал:
— Хорошо, я отошлю его. Но сейчас я повезу вас не на место казни, а в тюрьму.
— Они там меня повесят, — уверяла я его.
Позже я узнала, что мои родные никогда не получали этого письма. Но, во всяком случае, он был славный, этот жандарм, потому что мысль о том, что мои родители получат мое последнее слово, придавала мне много бодрости, и я могла умереть спокойно.
В закрытой карете я была отвезена в городскую тюрьму.
— Я должна буду ждать здесь целый день, — думала я. День прошел быстро и наступила ночь. Я легла на койку, не раздеваясь. С тревогой прислушивалась я к шагам надзирателей в коридоре.
Медленно тянулись часы. Все время слышались шаги; часто они приближались к моей двери, но каждый раз проходили мимо. Наконец, я заснула.
Свободное копирование
