Первым и главнейшим условием жизни террориста было строжайшее воздержание от сношений с друзьями. Террорист не должен был даже ни с кем переписываться. Единственным основанием этой осторожности была необходимость оградить невинных от правительственных преследований в случае ареста одного из членов организации. Бывали случаи, когда людей ссылали в Сибирь или приговаривали к долгосрочной каторге за одну только записку, которую они написали террористу или сами получили от него.
Эта изоляция и сосредоточенность на одной мысли подействовали на меня особенным образом. Мир не существовал для меня. Фотография Трепова была для меня символом всех несчастий России, и его смерть — единственным средством против них. Моя мысль не могла представить ясную картину того, что неизбежно ожидало меня. Тот факт, что я жертвовала собственной жизнью не имел для меня никакого значения. Я даже не думала о своей смерти. Но мысль о его смерти, о смерти того, кого я считала причиной тысяч смертей, никогда не покидала меня.
Наконец, после целого месяца томительного ожидания товарищ принес мне неприятную весть о том, что Трепов каким-то образом узнал о намерении боевой организации и принял чрезвычайные предосторожности: он никого не принимал и почти не выходил из дому. Исполнительный комитет решил отложить покушение до тех пор, пока не представится более удобный момент.