Баба Саша - моя бабушка по Маме. Ее в 1951-ом году вызвали в Хабаровск из деревни Трубеж Обояньского района Курской области Мама и дядя Вася, оставшийся жить на Дальнем Востоке после демобилизации из армии по окончании войны с Японией. В Трубеже бабушка жила с невесткой Маней, вдовой пропавшего на войне без вести сына Петра, и внуком Сеней. У бабушки к тому вренмени из уцелевших остались лишь дочь Наталья, почти не поддерживающая отношения с матерью, Евдокия (моя Мама) да младший сын Василий. Вот к последним бабушка и перебралась под старость лет.
С бабушкой я уже встречалась: в 47 году Мама со мною, трёхлетней, ездила на родину, и многие эпизоды того нашего гостевания запомнились. Поэтому бабу Сашу я ждала с нетерпением. Но приехала не та добрая, постоянно подхватывающая меня на руки, высокая, пожилая женщина, когда-то кормившая меня вкусными пенками из кринки с варенцом, а сухонькая, с постным лицом семидесятилетняя старуха, постоянно вмешивающаяся во все наши отношения с Мамой и только с запретительными идеями: "нечего деньги на всякие кина тратить", "нечего радио включать, иди уроки делай", "нечего гулять, когдап вона сколько дел". И все возражения, что по радио интересная постановка, а уроки давно уже сделаны, - на нее не действовали. Мои жалобы ("Чего она распоряжается!") Мамой не разделялись: "Она тебе бабушка, её уважать надо, слушаться". Но Мама и сама часто конфликтовала с нею.
Со временем я уловила - дети, покинувшие дом сравнительно рано, выходят из-под опеки родителей и не считают их вправе вмешиваться в свою личную жизнь. А бабушка, вероятно, вмешивалась, и ссоры её с Мамой приходилось слышать часто. Потому и Мамины слова "её надо уважать" как-то не подкреплялись личным примером.
Вообще, все из маминой родни, кого я знала, отличались неблагодушним характером, неласковостью (по крайней мере, нежности и ласки никто не демонстрировал), требовательностью, стремлением не уладить дело к общему удовольствию, а подчинить ребенка ли, другого ли члена семьи своему приказу. Конечно, время такой подход очень экономит: "я сказал - ты выполняешь", но в таких семьях ненормальные отношения. Так, баба Саша, будучи сорокалетней, не могла простить своей старшей дочери Наталье, что та, еще девкой, ребенка "принесла в подоле". Баба Саша даже пыталась повеситься, а потом всю жизнь проклинала родную дочь за непослушание и тот "позор", что принесла в семью.
При всем при этом баба Саша была очень верующей, свято соблюдала посты, по несколько раз в день молилась, клала перед иконой земные поклоны. На иконе ее были изображены Матерь Божья и маленький Христос. Икона, вероятно, была очень старинная, без оклада, темная, но красно-синие цвета в одеянии Марии и белый хитон у поднявшего персты для благословения Спасителя были довольно яркие. Когда бабушка умерла, эту икону положили ей в гроб.
Каждый церковный праздник баба Саша, повязав белую косынку, с такими же старушками на автобусе отправлялась в городскую, находящуюся у вокзала церковь к заутрене или всенощной. Возвращалась еле живая и с впечатлениями: "Народу-то, народу! Погибель - сколько!" Действительно, церквей больше в городе Хабаровске я не знала. Может, они и были, но явно недостаточно, чтобы все желающие могли туда попасть в праздничные дни. Бабушка всегда приносила освещенные просвиры, но мне они не нравились - твердые, безвкусные комочки из пресного теста.
Папа часто пытался вызвать бабулю на разговор по поводу - есть ли Бог, но та, неграмотная деревенская старуха, увиливала от пререканий: "Грех, - говорила она, - сомневаться, Господь накажет!" Папа смеялся и отступал. Бабушку очень забавлял телевизор: "Включи-ка там, где сигают", - просила она, бывая у нас в гостях, но в кино не ходила - грех.
Прожила она восемьдесят с лишним лет, к концу жизни совсем теряя память. Часто знакомые приводили ее в наш ли, дяди ли Васин дом, заблудившуюся на поселке и не помнящую, кто она, где и куда направлялась.
Последний раз я видела бабушку во время студенческих каникул перед вторым курсом. Бабушка пришла к нам в гости. Она зашла в комнату и со слезами направилась к Гале, повторяя: «Милая моя, приехала!" - "Бабушка, Нина вон сидит", - указала Галя в мою сторону, я поднималась ей навстречу. Она также, плача, повернулась ко мне.
Под конец жизни она переставала узнавать детей, обращалась к сыну, называя его Афанасием – так звали её мужа, умершего уж почти сорок лет тому назад.
Она прожила очень тяжелую жизнь крестьянки, родившей девять детей и потерявшей в разные годы шестерых из них, пережившей сиротство в детстве, потом революцию, гражданскую войну, коллективизацию и "раскулачивание", потерю умершего от голода мужа, немецкую оккупацию и послевоенную разруху, и всю жизнь хлеставшуюся на тяжелейшей крестьянской работе, не имея мужиков - помощников. Быть может, эта тяжелейшая крестьянская доля вдовы и сделала ее такой суровой.
Когда из дома пришло о смерти бабушки Саши, я, помню, опечалилась. Это была моя первая потеря близкого, хотя и нелюбимого, человека. "Бабушки нет", - говорила я себе и никак не могла вникнуть в смысл известия и представить: как это возможно, что нет на земле человека, которого я так близко знала и так долго общалась.
Я всегда с недоверием глядела на киношных бабушек, вяжущих нескончаемый носок и рассказывающих внукам сказки. Или стоящих за внуков горой, защищающих их от нападок родителей или учителей. Бабушки из рода Кичигиных сказок рассказывать не умели и с внуками, особенно подростками¸были строги и требовательны. Итог плачевен – внуки старались держаться от них на расстоянии.
