Сама я до сих пор не понимаю, как в такое трудное время, без денежных средств, я мечтала, и надеялась, конечно, только на Божью помощь, опубликовать свою книжку. Вначале я обратилась со своей рукописью в театральный журнал «Современная драматургия». Через несколько дней я пришла, и мне сказали, что главный редактор журнала Мирошниченко готов печатать ее хоть завтра. И все другие сотрудники редакции также одобрительно и с воодушевлением смотрели на меня. Ждали только одного критика N., он должен был вернуться на днях из отпуска. И вдруг мне снится сон, в котором Анатолий Васильевич Эфрос говорит: «Света, забери оттуда нашу книжку». Я поехала. Критик был на месте. Он горделиво встретил меня, сказал, что ему понравилась моя рукопись, но он хотел бы отправить ее на рецензию Наталье Анатольевне Крымовой (вдове Эфроса). Я сказала, что не возражаю, она знает о моей рукописи, и хорошо относится ко мне. Поэтому – пожалуйста, без проблем. Но я помнила о сне, и попросила рукопись на два-три дня на доработку, внести важные для меня факты. N. поначалу возражал, потом с трудом согласился, и разрешил взять рукопись только на один день. Я подумала и ответила, что мне этого достаточно, а через день я привезу рукопись в редакцию журнала. Так я выполнила наказ Эфроса – забрала текст и больше не приезжала в редакцию. Потом ткнулась туда, сюда, к одному, к другому – везде нужны деньги и только деньги для издания книги. Как-то по рабочим делам я приехала в МГУ на филологический факультет, и решила зайти к своим друзьям в кабинет этимологического словаря. В коридоре встретила Анатолия Анатольевича Поликарпова. А я, куда бы не ехала, всегда возила с собой экземпляр моей рукописи «Живой театр А.Эфроса». Мы разговорились: как дела, как Соня, как работа? И я вдруг говорю ему: «Анатолий Анатольевич, а я написала книгу об Эфросе». Анатолий Поликарпов взял рукопись, и начал внимательно листать ее до последней страницы, лицо его при беглом чтении становилось все серьезнее и серьезнее, как будто у него в голове уже созревало решение. И оторвавшись, он сказал: «Пойдем к декану факультета Ремневой. Эта рукопись для нас очень интересна». И мы пошли прямо к ней. Анатолий Поликарпов все объяснил, и Марина Леонтьевна решительно сказала мне: «Оставляйте рукопись, мы отдадим ее на рецензии, и если все будет в порядке, напечатаем за счет факультета». Я вышла, не веря еще тому, что так молниеносно произошло на моих глазах. Как потом я узнала, профессор доктор филологических наук Б.С.Бугров и профессор доктор филологических наук И.М.Дубровина дали очень высокую оценку моей рукописи. Отзыв профессора Б.С.Бугрова был неожиданным для меня своим глубоким анализом и тонким проникновением в текст. Пусть простит меня читатель (книжка стала раритетом и ее уже нигде нельзя почитать, кроме как в ведущих библиотеках), если я приведу небольшой отрывок из его рецензии: «Написанная живо, взволнованно, с нескрываемой любовью к искусству А.Эфроса, эта совершенно необычная книга, менее всего похожая на традиционные и привычные для нас аналитико-академические исследования, позволяет читателю постичь многие тайны творческой индивидуальности художника, проникнуть в его «лабораторию», понять философские, нравственные, эстетические основы его режиссерского мастерства. Она показывает, каким живым содержанием наполняется хрестоматийно знакомое литературное произведение, если к его сценической интерпретации обращается Мастер, способный открывать в нем новые, неизведанные пласты. Мне кажется, что репетиции А.Эфроса – это образцы не только режиссерского, но и литературоведческого творчества, плоды напряженных раздумий над первоосновой спектакля. Впрочем, ценны не только записи эфросовских репетиций. Книга как бы «пронизана» фрагментами писем автора к режиссеру, причем некоторые письма обращены к адресату уже после его смерти, тем самым запечатлевая живой образ художника. Эмоциональные, написанные словно бы на одном дыхании, письма эти представляют собой удивительные человеческие документы».
Деканом филологического факультета М.Л.Ремневой было принято решение срочно печатать книгу, тем более приближалось 70-летие со дня рождения А.В.Эфроса. Не было никакого договора, я принесла рукопись, фотографии из своего архива, все отдала в деканат и стала ждать. Рукопись поступила в издательство МГУ, деньги на набор текста были выделены, а на дальнейшую работу их не хватило. Тогда мне позвонила моя подруга, которая тоже любила театр Эфроса, Ирина Пащенко, в то время она была зав. компьютерным отделом издательства МГУ, и объяснила ситуацию, что рукопись очень сложная, ни один технический редактор за нее не берется, а «художник» стоит очень дорого, и предложила подключить к работе мою дочь Соню, как художника-оформителя, а потом и как технического редактора. «Семейным подрядом», на полном энтузиазме мы приступили к работе. Я стала редактором книги. Сонечка подбирала шрифты для текста, выверяла гранки, верстки, сделала обложку и оформила каждую главу книги. Осуществлять Сонькин замысел макета на компьютере помогала Ирина Алексеевна Пащенко. Полгода кропотливой работы и… ура! Мы закончили это трудное для нас дело. Макет готов. А еще через полгода филологический факультет издает книгу. Радости моей не было границ, мой долг перед светлой памятью Анатолия Васильевича выполнен.
Книжка вышла, продавалась на филологическом факультете и магазине «СТД» на Страстном бульваре. Это была победа! Парадокс в том, что не театральные издательства, в которые я обращалась, а именно филологи напечатали первую большую книжку о гениальном режиссере, ведь после его смерти 13 января 1987 года, за двадцать четыре года в печати не было ни одной книги об Эфросе, кроме мемуаров «Если бы знать…» (2003), написанных ведущей актрисой режиссера Ольгой Михайловной Яковлевой. Многие потом удивлялись и спрашивали, как мне это удалось. Но, по-видимому, на все была воля Божья. Эфрос был рад. Он приснился мне накануне выхода книги в ярко бирюзовом костюме на сцене Большого театра, он танцевал, делал высокие прыжки, как танцовщик. Проснувшись, я поняла, что книга выйдет. Так оно и произошло. Наталья Анатольевна Крымова, вдова Эфроса, позвонила мне и сказала, что книга получилась «хорошая, религиозная». А Димочка, сын А.В.Эфроса, говорил мне, что слышит голос отца, когда читает книгу, чувствует живую атмосферу репетиций, и моя книга всегда лежит у его изголовья на тумбочке рядом с кроватью. Несмотря на то, что моя книжка «Живой театр А.Эфроса» стала раритетом, я свято храню оставшиеся двадцать авторских экземпляров для моих новых друзей. К 70-летию А.В.Эфроса мы с дочерью сделали передачу на 30 минут на радиостанции «Возрождение» по главам моей книги «Дорога» и «Выбранным местам из переписки с друзьями» Н.В.Гоголя. А в 1997 году режиссером и оператором Алексеем Щербаковым был снят документальный фильм о творческом процессе создания книги «Живой театр А.Эфроса».
За два года до пенсии мне пришлось уйти из института Русского языка (что на Волхонке), потому как в течение нескольких месяцев нам не выплачивали зарплату, и жить было не на что. Я устроилась на работу в Президиум Академии педагогических наук СССР с хорошим окладом и ежемесячными премиями в отдел, которым руководила некая Сталина Владимировна Калинина. Должна сразу сказать, что состав сотрудников ее отдела менялся каждый год, ей постоянно нужна была «свежая кровь». Все уходили, не выдерживая крайне сложных отношений, «репрессивных» методов, к которым она прибегала. Особенно доставалось тем (в том числе и мне), кто хорошо выполнял свои обязанности. Работа в ее отделе стала для меня каторгой, наказанием за все мои счастливые творческие годы, хотя все академики были приветливы со мною, целуя ручки, здоровались, а с президентом академии Петровским Артуром Владимировичем мы иногда просиживали в разговорах о книгах полтора-два часа (в это время он писал мемуары о своей жизни, а я рассказывала о готовящейся книжке об Эфросе). Так вот эта женщина, Сталина Владимировна Калинина, которая соответствовала полностью своему имени, отчеству и фамилии, отличаясь жестокостью и ненавистью ко мне и многим сотрудникам, обладающим высокой квалификацией, всячески выживала меня с работы, ставила мне такие препоны, что другие сотрудники, несмотря на животный страх пред ней, заступались за меня. И все же она довела меня до состояния нервного срыва… Бог ей судья. За полгода до пенсии я подала заявление об уходе. Петровский долго не подписывал его, не зная о моем конфликте с Калининой. Когда же я осталась дома без средств к существованию, то впала в такую депрессию, что мне пришлось обратиться к моему давнему другу Геннадию Алексеевичу Ягодину. Я приехала к нему в ректорат Международного университета. Мы поговорили, Геннадий Алексеевич позвонил в Президиум академику, главному ученому секретарю Нечаеву Николаю Николаевичу, и меня по звонку восстановили на работу в другой отдел. Что было с Калининой? Она бегала, узнавала: как? кто? по какому звонку меня восстановили? И ничего не узнала, так как ученый секретарь, который был дружен с ней, не мог удовлетворить ее любопытства, слишком авторитетным было имя Г.А. Ягодина. А через полгода, оформив пенсию в Хамовниках, я ушла с работы, несмотря ни на какие уговоры остаться. Так мне была ненавистна работа в «аппарате».
Свободное копирование
