Я поехал сдавать экзамены. Конечно, петь я не мог, по-славянски я не знаю что там начитал. В общем, что-то ужасное было. Многие парни, которые были в селах и ходили по церквам, уже гораздо больше меня знали и понимали.
Все-таки меня приняли. Приняли. А потом мне объяснили, что я с трудом прошел, потому что тогда ставка была на то, чтобы поступали в семинарию с минимальным образованием — пятью-шестью классами, семью. А я же не мог скрыть, что немножко даже в университете был. Видимо, думали, что если попы будут дураки, то Церковь сама собой наконец подохнет. А кроме того, к этому времени отец числился начальником экспериментального цеха, а потом вообще сделали цех концертным, специальных инструментов, и отец наладил это производство. Так что сын начальника, не ахти какого, но все-таки начальника; старались, чтобы этого тоже не было. Но каким-то путем пропустили меня, и я там спокойно стал заниматься. Это был уже третий набор Киевской Духовной семинарии и последний год, когда она находилась в развалинах Михаило-Златоверхого монастыря. Там было десятка полтора монахов, маленькая церквушечка, где лежали мощи великомученицы Варвары. Каждый вторник митрополит Иоанн рано утром приезжал, служил акафист великомученице Варваре. Мы тоже были на этом акафисте.
Питание было еще по карточкам, были плохо одеты. Один парень вместо шарфа пользовался просто чистым белым вафельным полотенцем; кто как одет был. Люди разные были на нашем курсе (не только на нашем). Один был подводник, другой был с дальнего ночного бомбардировщика, награжденный разными орденами, но когда на какой-то раз их сбили и они оказались в недолгом плену, он, конечно, лишился всех орденов и спокойно дослужил в армии в нижних чинах. Был просто офицер пехотный, еще какие-то ребята были. Один был из тех, кого увезли в Германию молодым парнем, и там он должен был батрачить; он рассказывал о разных своих делах. Был один, который пришел к вере через хлыстов где-то в Харькове, в общем, через сектантство, учительница ему что-то рассказала об этом, и он потом пришел в христианство. Но тип немножко аскетический; я не пойму, то ли он такой был, то ли это небольшое пребывание среди сектантов на него наложило такой отпечаток.
Все были украинцы. Кроме меня, еще один был русский. Я довольно скоро понял всякую премудрость и хорошо учился. Даже пел в хоре, хоть негромко, но пел. И все шло хорошо.
Свободное копирование
