Наш посёлок носил имя Максима Горького и располагался в пригороде Хабаровска. До самого города можно было добраться на автобусе за полчаса. В поселке несколько основных центральных улиц: Энтузиастов, Жуковского и Гагарина (название возникло уже после полета первого человека в космос). В центре поселка имеется площадь, на которой до середины 50-х годов располагался базарчик: крытые голубые прилавки на утрамбованной земле. К 25-тилетию завода базарчик был перенесен, а площадь заасфальтировали, назвали ее именем М.Горького и установили памятник пролетарскому писателю.
В пятидесятых годах поселок стал преображаться. Построили стадион. Заасфальтировали и дали название улицам, разбили несколько парков, в том числе и Детский парк у крыльца школы №37 с качелями, беседками, турниками и даже фонтаном. Но уже в середине шестидесятых все эти парки пришли в запустение, заросли бурьяном; скамейки, беседки и качели были поломаны и не восстанавливались. И лишь приклубный парк был тенист и живописен.
Дорога из города проходила мимо Первого поселка, состоящего из частных домов, и разветвлялась на две: центральную улицу Энтузиастов и улицу Гагарина. Поперечно этим улицам шли улицы Молодежная, Ломоносова, Гвардейская, Жуковского и другие. Улица Жуковского вела ко Второму поселку, где также были частные дома.
В центре поселка, в нижних этажах жилых зданий, размещались всевозможные магазины, почта, ателье, мастерская по ремонту обуви и прочие организации обслуживания. На Жуковской располагался заводской клуб, а напротив него, отделённое пустырём, позже превращённым в парк, было построено здание ремесленного училища, готовящего рабочие кадры для завода. Также имелось несколько школ и столовая с рестораном на втором этаже.
Поселок окружен полями, занимаемыми огородами, а в конце пятидесятых за поселком была выделена земля для "мичуринских" садов работников завода.
Все это строилось постепенно. А основан посёлок в середине тридцатых годов: сюда на пустынное место по оргнабору съехалось множество людей из самых дальних уголков СССР для строительства завода, который должен был выпускать продукцию для самолетостроения.
Дуся Кичигина, моя будущая Мама, приехала в поселок шестнадцатилетней по приглашению старшего брата, работавшего тогда на заводе. А Герман Яков, будущий мой Папа, оказался на заводе в августе 1939 года после службы в кавалерийских войсках в Приморье, куда он был призван с Украины. После досрочной (из-за плоскостопия) демобилизации он решил года два пожить на Дальнем Востоке и, увидав объявление в газете о приеме на работу на завод им. Горького токарей, подал туда заявление, был принят, да так там и остался – в 41-м началась война.
Папу не взяли в армию. Завод сразу стал военным, и квалифицированные рабочие получали бронь. Да и папино плоскостопие… Всю жизнь он маялся ногами.
Поселок имени Горького прилегал вплотную к проходной завода, но не окружал его со всех сторон. Завод как бы составлял окраинный участок этого образования - поселок имени Горького. Территорию завода огораживал внушительный по высоте продолжительный забор. И лишь заводоуправление - розовое (или желтое, когда его перекрашивали) трехэтажное здание выходило на прилегающую небольшую площадь. Почти все жители поселка в момент его основания были работниками завода или вспомогательных служб.
Военная зима. Холодно, голодно. Тяжелый труд, 12-тичасовой рабочий день. Никаких выходных. Папа - молодой и очень красивый токарь. Он только что пережил разрыв со своей любимой Галей Грязновой, заподозрив ее в ветрености: девушка дарила свое внимание не одному Яше. По рассказам Мамы, Галя была красавицей, и Яша ее просто боготворил, берег. Ее измена так потрясла Яшу, что он не находил себе места. И чтобы больше не пустить Галину в сердце, постарался побыстрее заполнить ноющую и разрывающую пустоту новой привязанностью - Дусей, симпатичной курносой, чем-то похожей на татарку, табельщицей из своего цеха.
Дусе шёл 23-ий год. Она ждала с фронта жениха Василия, лихого драчливого парня, славящегося своими похождениями и победами над женским полом, но трепетавшего перед строгой Дусей. Когда его с оборонного завода неожиданно призвали в армию, он взял с невесты слово, что та будет его верно ждать, а уж он-то вернется непременно. Дуся хотя и любила Васю всем сердцем, но голову не теряла и от предложения перед уходом жениха на фронт «расписаться» - уклонилась. Воспитанная очень строгой матерью, она не допускала и мысли о близости с мужчиной до свадьбы, и знала, что и без печати в паспорте честно дождется жениха. Но мысль, что даже после нескольких ночей она может забеременеть, остаться с ребенком без мужа (ведь ни куда-нибудь провожала - на войну), ее остановила, и Василий уехал холостым.
Осенью 1942 года Дуся получила с фронта письмо, где ей сообщали, что Василий погиб. Она горько его оплакала. Несколько ночей видела один и тот же сон, что идет она по полю и набредает на большой холм из человеческих тел, и она знает, что в самой середке лежит ее Вася. Она начинает растаскивать тела, но просыпается в слезах и смертной тоске, так и не найдя жениха.
Позже, когда уже вышла Дуся за Яшу и родила меня, в 1944 году пришло ей письмо, в котором воскресший Василий сообщал, что лежит в госпитале с ампутированной ногой, любит и скоро приедет. На войне такие вещи случались нередко. Мама до полуночи плакала над этим письмом, а Яша сидел тут же, молчал и курил. А заполночь подошел к ослабевшей от слез жене: "Ну, ладно, Дуся, хватит, что же тут поделаешь, куда же теперь нам с Ниной деваться?". Мама уже понимала, что ей очень повезло с Яшей. Добросовестный, работящий, безумно любящий дочь... "Кто его знает, как бы я жила с Васькой,- говорила Мама. - Может, и бита была бы не раз, и из драк пьяного пришлось бы его вытаскивать - больно он падок на это дело был, и позору бы с ним натерпелась, но любила я его сильно, никого так не любила в жизни". Но тут Мама ошиблась. Прожив с Яшей 47 лет и похоронив его, она ни дня не провела без разговора с ним (с его фотографией) вслух ли в пустой квартире, или в мыслях перед сном, и, посещая могилу Яши, каждый раз плакала и причитала в голос, как в день похорон.
А тогда в 1944-ом она написала ответ Васе: "Прости меня, что не сдержала слова, но не виновата я - сообщили, что ты погиб, а годы мои уходили, посватал меня хороший человек, и мы поженились. А сейчас у меня дочь, муж, и я их бросить не могу». Вася прислал в ответ проклятие ("Чтобы твоя дочь была такая же изменщица, как и ты"), и на этом их связь прервалась. Но память о Василии, как о самой своей большой любви, жила в Маме до смерти.
Я не стала "изменщицей" в любви. Но то, что еще в юности тоже потеряла ногу - может, так вот и исполнилось проклятие Василия. Кто знает, «как наше слово отзовётся»…
Вот такие два потерпевших крах в любви молодых человека и поженились в феврале 1943 года. Дали им комнатку в коммунальной квартире с печным отоплением, и стали они жить. Яша в эту комнатку принес чемоданчик с одними подштанниками, а Дуся - с несколькими платьишками. Мебель собирали по знакомым и друзьям, посуду покупали потихоньку с зарплат.
Жили очень скудно. Иногда было так голодно, что приходилось варить пустые щи из крапивы. Но это были молодые, полные сил, красивые люди. Постепенно-постепенно самое необходимое в комнатке появилось, а в декабре появилась я.
Природа создала моих родителей чадолюбивыми. Чтобы у дочки была одежка, кроватка, игрушки в суровое военное время, Яша брался за самые ответственные токарные работы. Дуся, работая по 12 часов, вместо обедов в перерыв летала за несколько сотен метров в холодную квартиру, где соседская баба Зина приглядывала за младенцем, разворачивала разомлевшую в теплых сырых пеленках Нину ("от тебя аж пар шел, батареи-то в комнате были чуть теплые"), кормила малышку, сцеживала молоко для следующего кормления, сама, наскоро поев селедки с хлебом ("чтобы воды побольше пить, для молока в грудях"), бежала опять в цех. В это тяжелейшее безрадостное время Нина для них стала источником такого счастья, что им ничего не надо было больше. И они мысли не могли допустить, что когда-нибудь, кто-нибудь будет ими любим с такой же силой.
Одно из моих первых воспоминаний о Папе и Маме - это наше совместное посещение душа. Может, в общежитии, а может, в заводскую душевую пускали помыться работников. Я помню эту пару, стоящую в кабинке душа рядом, белые, стройные, высокие (сколько же мне тогда было? 3? 4?). Когда, уже взрослая, я рассматривала репродукции картин эпохи Возрождения, изображавшие Адама и Еву у дерева познания - внутренний взор рисовал мне эту картинку: два стоящих рядом обнаженных человека, смеющихся, смотрящих на меня сверху вниз, в рамке стен кабинки полусумрачного душа.
