Уже прошла неделя, что Нечаев поселился у нас; я очень желала, чтоб он отправился, но он все откладывал.
Положение Серебренникова становилось очень опасно, и потому я решилась отправиться к Карлу Фогту. На этот раз я застала его здоровым. Он сидел один в гостиной. Поздоровавшись с ним, я сказала:
— Я к вам, monsieur Vogt, с большой просьбой — вы наша единственная надежда.
— Что такое, опять нигилисты вам угрожают? — спросил он.
— Нет, другое,— отвечала я, — вы слышали об аресте нашего соотечественника Серебренникова, слышали, может, и об ошибке Огарева, который отдал sacvoyage Серебренникова полицейскому. Если Серебренникова выдадут, будет очень плохо и для него и для многих других, потому что в бумагах были письма, имена...
— Да, да,— сказал он,— я кое-что слышал об этом.
— Я бы желала, чтоб вы в Grand Conseil дали честное слово, что Серебренников не Нечаев — вам поверят.
— Понимаю,— сказал он с едва заметной улыбкой,— вы хотите спасти Нечаева и потому говорите, что это не он.
— Нет, действительно это не он, уверяю вас,— возразила я.
— Но какое же доказательство, что это не он? — спросил Фогт.
— Я не могу вам дать доказательств, я только даю вам честное слово, что это не он,— был мой ответ.
— Но если б это был Нечаев, вы бы, вероятно, тоже готовы были сказать, что не он, чтоб его выпустили.
— Это правда, хотя я не из его друзей, и тогда надо бы стараться спасти его; что пользы Швейцарии покрыться таким позорным пятном: выдача политического преступника.
— Где же Нечаев? — спросил Карл Фогт.
— Он скрывается,—отвечала я,—честное слово, он на свободе — я это верно знаю, а доказательств не может быть.
Фогт молчал и сидел задумчиво; с замечательной проницательностью, поднимая вдруг голову и обращаясь ко мне:
— Он скрывается у вас в доме! — воскликнул он.
— Вы отгадали, я не боюсь вам в этом признаться.
— Он вам враг и Герцену тоже, а вы подвергаетесь <опасности>, чтоб спасти его,— сказал он с таким выражением в лице, которого я никогда не видала.
— Ну что ж делать, это правда,— сказала я, вставая,— теперь вы верите и скажете, что Серебренников не Нечаев.
— Да, я сделаю это,— заключил он, протянул мне руку и крепко пожал ее. И мы расстались.
Когда мы сошлись вечером с Наташей, я передала ей разговор с Фогтом и его обещание. Наташа очень радовалась, что дело Серебренникова принимало такой счастливый оборот; через несколько дней мы узнали, что Серебренникова выпустили по вмешательству Фогта.