В 1870 году, января 17-го, в пятницу, во время завтрака, пришел Тургенев. О нем доложили Герцену, которому это показалось неприятным, может быть потому, что во время завтрака. Я поняла это и сказала, что пойду принять его и потом приведу его к Александру Ивановичу. Тургенев был очень весел и мил. Герцен оживился. Затем все перешли в салон, куда пришел Евгений Иванович Рагозин. Вскоре Герцен вызвал Тургенева в свою комнату, где, поговоривши с ним несколько минут, рассказал ему о статье, вышедшей против него в «Голосе». Тургенев шутил и говорил, что он пишет теперь по-немецки, но что, когда переводят то, что он напишет, Краевский возвращает перевод, потому что не довольно дурно переведено. Они много смеялись. Уходя, Тургенев спросил Герцена:
— Ты бываешь дома по вечерам?
— Всегда,— отвечал Герцен.
— Ну так завтра вечером я приду к тебе.
Перед обедом все разошлись, а Герцен вместе со мной вышел на улицу. Мне нужно было зайти проститься с Рагозиными. Мы вышли вместе в последний раз. Герцен желал, чтоб я съездила к Левицким, и сказал: «Возьми карету и поезжай, это будет скорее».
Мне показалось, что до Рагозиных близко. Я пошла пешком и действительно потеряла много времени, засиделась у Рагозиных и домой вернулась только к обеду.
Первый вопрос Герцена был:
— Была ли ты у Левицких?
— Не успела, завтра непременно поеду,— отвечала я. Вечером, как всегда, Герцен вышел газету читать. Когда он возвратился, все разошлись по своим комнатам; было около десяти часов с половиной.
— Все наши уже разошлись,— сказал он,— а мне что-то нехорошо, все колет бок. Я для того и прошелся, чтоб расходиться, да не помогло. Пора ложиться спать.
— Дай мне немного коньяку,— сказал он мне. Я подала ему рюмку коньяку. Он выпил и сказал, что озноб стал проходить.
— Теперь хотелось бы покурить,— сказал он,— но так дрожу, что не могу набить трубки.
— А я разве не сумею,— сказала я; взяла трубку, вычистила ее, продула, набила, даже закурила сама и подала ему. Он остался очень доволен и попросил меня идти спать.
Свободное копирование
