Сварыцевичский лес стал домом для бежавших от смерти серниковских евреев. Они постепенно стали ориентироваться в лесных чащобах. Многие из них годами рубили и валили здесь деревья и складывали их в штабеля, и все-таки мест, не знавших ни топора, ни пилы, было здесь больше. Длинными русскими верстами тянулись ряды древних дубов. Стаи волков спокойно разгуливали по чаще. Но в этом лесу мы боялись не четвероногих зверей, а двуногих. Мы были в окружении, точно овца среди семидесяти волков.
Целыми днями лежали мы на голой земле, на хворосте или коре или же стояли, опираясь о стволы деревьев, пугаясь каждого шороха или разносившегося эха. Отчаяние было велико, втайне мы завидовали тем, к кому прижался ребенок, жена, сестра, брат или даже дальний родственник. Большинство из нас были одиноки.
Только с наступлением вечера становилось здесь оживленнее. Чтобы отпугивать волков, которые выли вокруг нас, разжигали большой костер. У костра читали вечернюю молитву. Все мужчины, от мала до велика, и часть женщин произносили вслух «кадиш» — заупокойную молитву. Нет той кисти, которая могла бы запечатлеть картину дикого леса, молящихся у пламени костра похожих на скелеты евреев.
Поздним вечером мы брали грязные до черноты полотняные торбы и босые, оборванные пускались на произвол судьбы на поля и огороды в поисках картофеля или кочана капусты. Более отважные рисковали разыскать знакомого крестьянина и выпросить у него буханку хлеба или немного картофеля. Дорога была сложная и опасная. Банды ловцов выслеживали евреев на опушке леса, на околице деревни, на хуторе. Кроме смертельной опасности сам по себе поход на такое расстояние был трудным. Не все ориентировались в лабиринтах деревьев и кустов, болот и трясин. Дорога в оба конца занимала всю ночь. Лишь на рассвете возвращались мы с корзинкой картофеля или несколькими кусками хлеба, босые и оборванные, с торбами на плечах и палками в руках.
Часто возвращались не все. Мы были уверены, что их схватили бандиты-ловцы, полицаи или немцы. Тогда в спешке гасили костер и место стоянки покрывали дерном и хворостом. Дерном и ветками забрасывали также дорожки, ведшие к колодцу, к избушке, и переходили на другое место — боялись, не принудили ли захваченных евреев под пытками рассказать, где мы прячемся.
