С самого начала мне нужно признаться, что о революции вообще я мало знал: был еще молод, не интересовался этой стороной, да и, сверх того, революция, и даже само слово это, было для меня делом запрещенным, опасным, дурным, с чем не нужно даже косвенно соприкасаться. Поэтому дальнейшие записки мои, естественно, будут поверхностными в этой стороне, но уже объяснялось, что я пишу лишь о моих личных переживаниях и наблюдениях.
Итак, буду продолжать...
Как писал раньше, казалось, все как будто было мирно, спокойно. Никакой революции в окружающей мое детство и первую юность атмосфере я положительно не чувствовал. И мне кажется, она разразилась будто бы совсем неожиданно для народа. Но, разумеется, исторические события, да еще такого огромного масштаба, не делаются случайно: должны быть какие-то давние и глубокие подпочвенные условия, которые питали революцию и дали ей возможность развиваться бурей. Только я мало видел это.
Однако некоторые угрожающие признаки постепенно начал замечать потом и я в разных областях жизни. О них и запишу.
Начну с семьи. Она была консервативна, как я говорил. Но уже и в ней ходили какие-то неясные тревожные слухи о страшных социалистах. Конечно, все знали об убийстве царя Александра Второго революционерами, у крестьян была какая-то вера, что будет "черный" (то есть земельный) передел. О земле ходила пословица, что она ничья. Божия, а не частных собственников. Слышались жалобы, что земли мало, "куренка выпустить некуда". И другие пословицы говорили о нарастании в народном сознании мысли о тяжелой жизни бедняков и несправедливости, засилии сильных и богатых: "С сильным не борись, с богатым не судись", "Бог правду видит, да не скоро скажет", "Судился волк с кобылой, остался хвост да грива", потому лучше уж "тише воды, ниже травы". Но была еще вера в правду царскую: "За Богом молитва, за царем служба не пропадет", но уже отличался он от исполнителей: "Жалует царь, да не жалует псарь".
Однако все подобное было будто бы лишь на поверхности, а в массе души народной по-прежнему жили примиренность, терпение и покорность. Бродившие идеи недовольства были еще в сонном состоянии, их боялись сами говорившие: а вдруг да начальство прознает? И покатишься "куда Макар телят не загоняет". Лучше уж помалкивать; известно, что "хорошая речь серебро, а молчание золото". Конечно, народ думал больше, чем говорил.
Но уже кое-где стали вспыхивать искры. И они мне казались неожиданными и пугающими.