Я могу рассказать ещё множество подробностей об убийствах невинных людей, о жестоких допросах. Однажды во время допроса на Лубянке следователь, указав мне на блестящие панели стен, спросил:
— Вы знаете, что это?
— Стена, — ответила я.
— Не простая стена.
И он с гордостью показал мне, что на самом деле это картотека: вся стена до потолка состояла из шкафов с ящиками, набитыми следственными делами. Следователь выдвинул один ящик, поставил передо мною. На каждой карточке была фотография офицера и его анкетные данные.
— Вы знаете кого-нибудь из этих офицеров?
— Не знаю и знать не хочу.
Тогда он мне сказал, что все эти офицеры — а их тысячи — расстреляны. Говоря это, он внимательно смотрел на меня — заплачу я или, может быть, упаду в обморок, как случалось со многими женщинами в таких ситуациях.
Но по дороге на допрос я всегда собирала всю свою волю в кулак — не хотела своей слабостью доставлять удовольствие следователю, какими бы ужасами он меня ни пугал.
Он думал, что их страшная картотека меня ошеломит. Но я заставила себя спросить твёрдым голосом:
— Как это, убивая столько людей, вы так незаметно хороните трупы?
— Кто вам сказал, что их хоронят? — с насмешкой спросил следователь. — В подвале — крематорий, пламя в нём — до двух тысяч градусов. Приговорённых расстреливают перед крематорием, трупы сбрасывают в огонь. Огонь этот горит для всех вас.
Внутри у меня куда-то всё провалилось, но я только холодно сказала:
— Ах, вот что, теперь я понимаю. Но ваш метод недостаточно рационален. Почему вы не варите из трупов мыло? Утилизируя трупы на мыловаренных заводах, вы решили бы в Москве проблему с мылом.
Это подействовало! Больше он меня не пугал.
Свободное копирование
