Она порой молча сидела и грелась у огня. То просила меня рассказать о себе. А что я могла ей поведать? Я давно не разворачивала туго свернутое в рулон нутро, не знала, что там уцелело, а что вконец изъязвлено ядовитой кислотой предательства. Всплыло одно незамутненное:
— Я была знакома с Яхонтовым.
— С Володей? Господи, я его прекрасно знала! — воскликнула она. — Как он читал своего тезку! А как Есенина! Пушкина! Мастер!
Я обрадовалась, что могла рассказать о встрече во Фрунзе, о незабываемой «Настасье Филипповне», о наших ленинградских прогулках в тумане. Здесь все это казалось прекрасным и грустным вымыслом. А его страх? Пронзительно чувствуя, как он был им поражен, я думала: как странно, что именно этим страхом он так ощутимо присутствует в настоящем! Интересно, что бы он сказал, узнав, где мы с Ольгой Викторовной находимся?
Воскресные кофепития с воспоминаниями нам с Ольгой Викторовной обоим скрашивали жизнь.
И еще одним существенным обретением я обязана ей. На других колоннах лагеря у нее было множество друзей. Минуя официальную почту, «через руки» они обменивались письмами и тем, что сочинялось и писалось в лагере. Я была потрясена. Творящее начало? Здесь? Оно неубиенно? Мне представлялось, что все разобщены, замурованы в отдельные клетки-колонны, только в свои несчастья. Оказывается, нет, между людьми существовала связь.
— Была бы счастлива, если бы вы встретились с Борисом Генриховичем Крейцером. Сейчас он находится на Сольвычегодской колонне. Умница. Прелестно рисует! — восклицала она.
Ольга Викторовна рекомендовала то одного своего друга, то другого.
— На Центральной колонне работает Лев Адольфович Финк. Талантливый, горячий человек.
Так же, как на «Светике» Петр Поликарпович «знакомил» меня с Тамарой Григорьевной Цулукидзе, Ольга Викторовна вводила в свой круг. Еще до встреч я уже многое знала об этих людях и благоговела перед ними.
— Найдете время прочесть рассказ моего друга Бориса Шустова? Я принесу вам. Называется «Рубль».
И Ольга Викторовна приносила. Я была смущена и счастлива.
Так мне открылось, что на каких-то параллелях лагеря отвоевывает себе приют обособленная духовная стихия. Та самая, в предчувствии познания которой когда-то мне так жадно и властно хотелось жить.
Друзья Ольги Викторовны стали впоследствии и моими друзьями. Ее стремление объединить всех, кого она знала, сыграло в этом огромную роль.
— Вы читали «Очарованную душу» Ромена Роллана? — спросила она как-то.
И огорченно покачала головой на мое «не успела».
— Жаль, нет ее здесь у меня. И все-таки «дарю» ее вам. Это ваша книга!
Да, я долго-долго чувствовала себя необыкновенно счастливой, после того как прочла и перечла страницы этой книги. И по сей день этот подарок — во мне.
Свободное копирование
