В урдомский лазарет привезли с этапом больных жену писателя Сергея Третьякова — автора нескольких книг, пьесы «Рычи, Китай!».
Ольга Викторовна Третьякова оправилась и после болезни была оставлена на колонне работать в конторе не то учетчиком, не то счетоводом.
Писатель Третьяков, друг Маяковского, был в тридцать седьмом году расстрелян. Ольга Викторовна получила десять лет лагерей. Кто мог знать, что в лагерных пределах мне дано будет встретить не одну жену в прошлом знаменитого, а затем расстрелянного мужа. Позже я близко узнала и Анну Абрамовну Берзинь — жену Бруно Ясенского, Тамару Григорьевну Цулукидзе — жену Сандро Ахметели и многих других.
В 1944 году, когда мы познакомились с Ольгой Викторовной, она отбывала седьмой год срока. Общение с ней вернуло меня ко многим прежним чувствованиям и темам, так сильно волновавшим ранее, без и вне которых я давно самой себе казалась подмененной, пропавшей без вести.
Ольге Викторовне, думаю, тогда было около сорока пяти лет (я никогда не интересовалась возрастом друзей и знакомых). Худенькая, среднего роста, в очках, с седеющей головой, она напоминала немолодую курсистку. Вспоминая прошлое, она расцветала, но никогда при этом не заслоняла собой сути того, о чем вспоминала.
Обычно в выходной для вольнонаемных день, как только я справлялась с раздачей лекарств, Ольга Викторовна приходила ко мне в дежурку хирургического корпуса. Высматривая ее в окно, я видела, как она медленно шла по тропинке между сугробами с корзиночкой в руках, в которую были помещены две уютные домашние чашки, маленький кофейник и кофе, который она получала в посылках от дочери. Я затапливала «буржуйку». Начинался наш «ритуальный час». «Осенью тысяча девятьсот такого-то года, — начинала Ольга Викторовна, а я замирала и вся превращалась в слух, — мы с Сережей приехали в Париж, первым делом решили…» Или: «Оказавшись в Берлине, помчались..» и т. д. Для нее Париж, Берлин, Нью-Йорк были реальными, земными городами с музеями, соборами, знакомыми писателями и поэтами. Для меня — «тридевятое царство»! Я жадно слушала ее рассказы о путешествиях и приключениях, но более всего любила, когда она читала стихи и говорила о своем муже или Маяковском. Страна человеческих отношений оставалась наименее изведанной, самой трудной и загадочной на свете, а именно в ней мнились главные ценности жизни.
«В цвете наши вкусы с Сережей совпадали, мы оба чувствовали яркое… оба были недальновидными», — продолжала Ольга Викторовна.
Позже она доверительно посвятила меня в пережитую личную драму, поразив не тем, что случилось в их жизни, а, главным образом, как достойно оба с этим справлялись, не подозревая еще, что на них надвигается арест и уничтожение. Расстрел Сергея Михайловича Третьякова разом разрубил все узлы драмы и самую его жизнь.
Тайным моим желанием было понять причину смерти Маяковского. Не объясненный в те времена школьным преподаванием литературы факт самоубийства Маяковского был ребусом, который страстно хотелось разгадать.
Вам, Третьяков,
заданье тоньше,
вы — убежденный фельетонщик.
Нутром к земле!
Прижмитесь к бурой!
И так зафельетоньте здорово,
Чтобы любая автодура
вошла бы в лоно автодорово,
— написано у Маяковского.
Превратившись в само внимание, теперь я «нутром к земле прижималась к бурой» и пропитывалась настроением их компании, встреч, кипением и тоской. «Осип в тот вечер спорил с Володей… я хотела, чтобы Сережа принял его сторону, а он поддержал Осипа… Володя горячился, потом замолчал, — вспоминала Ольга Викторовна, — сел в угол, взял кошку на руки..» Или: «Лиля в тот вечер поддразнивала Володю. Он хмурился, мучился, будто что-то не мог проглотить…» И опять он усаживался на какой-то стул, поглаживая теперь уже собаку… Голос внутренней боли поэта начинал звучать главенствующе сильно. Не такой уж любимый Маяковский, «трибун», ниспровергатель «норм», и этот новый, со столь ранимой душой, из рассказов Ольги Викторовны, постепенно срастались во взрывное единство. Я усваивала главное: человек мечется, пластается в поисках такой единственно угодной добычи, как любовь. Признание и даже творчество в иных случаях не выручают.
Из рассказов Ольги Викторовны моя память, к сожалению, не удержала ни дат, ни множества интересных характеристик.
Свободное копирование
