Пока суд да дело, звоню в Московский штаб помощи Армении. Кто-то же должен заниматься отработавшими спасателями? Шуму-то про отличную организацию работы московского штаба предостаточно - даже в Ленинакане слыхать, по телевизору.
Но в Московском комсомольском штабе мы не нужны. Это мне доступно объяснили по телефону. В другие места звонить не стал. Что толку? Если мы и раньше никому, кроме пострадавших от землетрясения, не были нужны со своей самодеятельностью, то теперь и подавно.
Мы - как стреляные гильзы...
Мы - лишь стреляные гильзы,
Мы - лишь стреляные гильзы,
Мы - лишь стреляные гильзы - вот и все!
Боже, помоги нам,
Боже, помоги нам!
Больше нет нужды в нас - в этом соль.
Мы никому не нужны.
Мы сделали все, что могли:
К цели послав свой горячий заряд,
Падаем молча вниз.
Копотью дым чернит,
Холодом мысль сверлит:
Разве наш спелеоспасотряд
Россыпь зеленых гильз?
Мы легли в одну обойму,
Мы легли в одну обойму,
Мы в обойму помощи легли.
Как стремились в бой мы,
Ожидали бой мы!
Лишь последствий видеть не могли.
Там в Ленинакане беда,
Там в дыму руин города,
Разве наш маленький спасотряд
Мчался туда зазря?
Не настали б черные дни,
Мы не стали б и вовсе нужны,
Так же как сейчас не нужны
Вне войны...
Не нужны.
декабрь 1988 года, Дорога домой из Ленинакана.
* * *
Но вот едем в Домодедово. Выделили-таки, скрипя сердце, автобус.
С нами погрузилась группа рабочих из Тольятти. Их руководитель бросил группу и уехал в Домодедово один. Мужики ругаются, а я еще раз убеждаюсь, насколько слабо организованны формалы. Едут-то за что - за повышенную зарплату?
Подумалось: истинность мотивов, благородство помыслов человека определяется тем, будет ли он выполнять ту или иную работу бесплатно. Тем, для кого дело спасения - только один из способов зарабатывания средств к существованию, мне кажется, не место в наших рядах. Должно быть что-то большее, чем корысть, пусть даже не противозаконная. Спасение - это прежде всего милосердие, желание помочь, сделать что-то для другого. Милосердия за деньги не бывает.
Мне будут возражать, но мне по душе именно такая постановка вопроса. Не люблю суррогаты.
За окнами множеством цветных огней роскошно проплывает Москва. Какой контраст с угольными ночами Ленинакана - мертвенный свет редких уцелевших фонарей, багровые отсветы костров на развалинах!
* * *
Сергей Хардиков:
"Наконец, приехали в Домодедово. Здесь мы тоже никому не нужны. Костя связался с Московским штабом помощи Армении. "Это не наша компетенция. Выбирайтесь сами".
Да, мы как стреляные гильзы, сделали свое дело, а остальное - это ваши проблемы".
Олег Гвоздев:
"В Домодедово прибыли в 9 часов утра. Пока сказано ждать до 11 часов. Все слегка подзаправились в буфете. Сидим, ждем. Здесь организован платный туалет. Всего 20 копеек, а порядку больше на 100 %. Можно даже помыться в душе. Сервис обеспечен".
13.00. И все-таки - есть на свете люди! Именно поэтому мы живем. На душе теплый рай - мы в самолете на Усть-Каменогорск. По нашему бесплатному ленинаканскому билету нас погрузили на борт со всем снаряжением.
Это Ленинакан.
Разоренный Ленинакан, вернувший нас через полстраны без рубля, и могучий Усть-Каменогорск, который не смог отправить нас вовремя... Сколько времени мы потеряли! Сколько жизней ушло...
Наш бесплатный билет Ленинакан-Москва-Усть-Каменогорск.
Мне когда-то приснятся
Те, кто нас не дождались.
Ведь когда мы в портах, ожидая,
торчали,
В этих кучах бетона,
в этом крошеве балок
Метрономы стучали,
Метрономы стучали.
А часы были хрупки
Вместе с первым ударом
Механизмы сломались
и идти перестали.
Но не кончилось время,
что отмерено Богом,
Все слабее сквозь прах
Метрономы стучали.
И развалины пульсы
Слишком долго имели.
Что же вспомнишь, Судьба,
На вершине печали?
Как в немеющих кучах,
Куда мы не успели,
Метрономы стучали,
Стучали...
Е.Тычина. После Ленинакана.
* * *
Сергей Хардиков:
"И все-таки мы улетели. Спасибо диспетчерам по транзиту, да Сереге Шалыге. Он отхлопотал.
Алес!"
Олег Гвоздев:
"13-05 Москвы. Сидим в Ту-154. Едем домой. Все срослось необычайно удачно. Ну, теперь уже явно конец "апупеи".
Мы сидим в самолете плотно, как патроны в обойме. Нет, мы не пустые бесполезные гильзы. Мы летим навстречу нашей обыденности, заряженные злостью и ненавистью, любовью и добром. Все перепутано в душе, исцарапано, сотрясено.
Мы в воздухе, и записка, которую я, отчаявшись было улететь этим рейсом, передал через пассажиров, больше не нужна.
Мы прилетим сюрпризом, свалимся, как снег, на головы родным и друзьям.
Мы летим домой. Что будет дальше? Скоро новый, 1989-й, год. Год Змеи. Мой год, как оказалось.
Как тихо в самолете! Как вкусно пахнет! Мы и не надеялись, что так повезет. Сегодня все будем дома!
...А над Спитаком упал вертолет со спасателями. Погибли альпинисты из Ташкента.
Мужики дремлют в чистых креслах. Мне хорошо с ними и среди них.
Спят мои парни в тиши самолета,
Каждый себя не жалел на работу.
Но уплывает в былое Армения,
Призрак декабрьский - Ленинакан...
* * *
Мы - люди оттуда, люди с другой планеты: имя которой Боль.
В наших душах бесплотно звучат голоса тех, кого мы могли, но не успели спасти.
Мы с трудом узнаем себя нынешних: две недели, как целая жизнь.
Но мы - те же, еще более сблизившиеся и сдружившиеся.
Мы летим домой.
И мы еще там - в Ленинакане.
Свободное копирование
