Летом рабочий день в крестьянстве от зари до зари. В Сибири белых ночей не бывает. И только в домах загораются керосиновые лампы, откуда-то издалека, зазвучали девичьи голоса, и полилась звонкая, всех зовущая песня. Молодежь потянулась к дому правления колхоза, на площадку, где можно погорланить, потопать и похлопать. Грустные и певучие песни, сменяются острыми и злыми частушками, появляется гармонист, кстати, девушка, да и балалайка в руках дивчины. Нет парней призывного возраста в деревне. Кто и был, всех отправили на лесозаготовки, для нужд фронта, да и меня хотели отправить, но не подошел еще по здоровью. Заиграла гармошка и пошли девчата отплясывать "Мотаню" с "притопом и прихлопом".
Четверть сотни километров до железнодорожной станции и районного центра, в деревне нет ни телефона, ни радиовещания, все новости только по слухам. Здесь нет всего того к чему мы горожане, давно привыкли. Вести с фронта, в наглядной агитации возле исполкома райсовета, и не всегда кто-то заглянет туда, возвращаясь с элеватора, совсем не по пути. Даже вести о прорыве блокады Ленинграда, дошли до деревни через полторы недели.
Иной раз, когда выезжаешь на поля, удается увидеть паровозный дымок и длинный железнодорожный состав, поднимающийся на плоскогорье, в стороне Ачинска и думаешь, какие же дали в нашей стране. Видимость бывает отличной, но не всегда.
Так случилось, что с девчонкой, которая насмехалась над моим неумением справиться с упряжью лошади, в мой первый рабочий день в поле, мы оказались близкими соседями и хорошими друзьями. Мы стали жить в доме её родителей. Зимой, возвращаясь из школы, она сидела над домашними заданиями и когда у неё что-то не получалось, я предлагал свою помощь. Она училось в 6 классе, а я окончил 7 класс в 1941 году и имел хорошие показатели в учёбе.
Наша дружба была замечена сельскими ребятами с неудовольствием. Были решительные намёки, что и другие хотели бы обрести внимание моей Катюши. Начались стычки, в которых я был один. Моего соперника всегда сопровождали двоюродные, троюродные братья или просто свои. Мне предлагали перестать оказывать Катюше внимание, а я отвечал:-буду, потому, что она этого хочет. По всей вероятности ей со мной было интересно.
Я много ей рассказывал о своем городе, о начале войны и блокаде, о прочитанных книгах и просмотренных кинофильмах, о дежурствах на чердаке дома, во время воздушных тревог, о море и кораблях, о своих трудностях в познании новых условий работы, в сельском хозяйстве. Частенько она уводила меня от грозящих неприятностей, со стороны сельских мальчишек. Вероятно, дорожила нашей дружбой и знала, что скоро нам придется расстаться, по осени меня должны призвать на военную службу.
В мае приехал на поправку из госпиталя хозяин дома, Лука Петрович. Он воевал на Волховском фронте, в составе Сибирских соединений и получил долгосрочный отпуск, по тяжёлому ранению, до самой осени. Мы с ним познакомились. Я рассказал о своем Кронштадте, он поделился со мной рассказами о боях за Тихвин и Волховстрой, где он получил тяжёлое ранение. Лука Петрович, пролежал долгое время в госпитале Новосибирска. Медицинская комиссия состоится в октябре и если его признают годным, хотя бы к нестроевой службе он снова вернется в свою часть.