11
С утра сегодня, отправившись к Казакову, я обрел в беседе с ним и покой и душевные силы. Оказывается, что и они волнуются теми же чувствами, смутно сознаваемыми, что я не один, что не одни тайные советники, воры и капиталисты стоят за то, что меня окрыляет; старообрядцы объединяются, встают, Лихачев послал им письмо отличное; черносотенец - не кличка, а историческое название, «Русское Собрание» не унывает, есть «Союз русских людей»; и, видя это, слыша это, окруженный этим, а не газетными воплями, я чувствую себя бодрее, и Кузнечный, Лиговка, Загородный, торговые и простонародные улицы даже в Петербурге напоминают мне арену XVII века. Со Степаном поговорить не удалось, но он придет в воскресенье, после запора. Господи, благодарю тебя. Пока возможно перенесение борьбы на улицу, до тех пор нужна готовая боевая дружина, а этот способ борьбы, как наиболее архаический, наиболее пластический, наиболее XV в., меня привлекает, конечно, более всего. В театр не пошел, уступив билет Маковскому, и весь вечер читал «Загадочного человека» и др. Лескова. Моя комната с лампадой, теплой печкой приняла какой-то другой характер, и, сидя на окне в полутемной комнате и беседуя с Сережей о самодержавии, я будто освещен какой-то вечерней зарею, которую можно принять и за утреннюю. О, темные лики, церковные звоны, кровь, удаль, белый царь, леса за Волгой, и, видя другое и зная другое, и чувствуя, что вы погибаете, я стремлюсь к вам и люблю вас и не боюсь осуществления моих мечтаний в митингах поморцев, сенновцев и Николае II. Вы, бедные, ничтожные, вы донесли сокровище, и в новых сердцах и телах оно загорится ярко и угаснет; и обреченное на гибель не теряет от этого ни красоты, ни справедливости. И с какою-то новой любовью и пышностью я люблю Григория. Господи, благодарю тебя.
Свободное копирование
