А пока — поздняя осень. Удачная. В конце сентября, даже в октябре, ещё ходили мы в лес за ягодами, брусники наносили три большие кадки — на целую зиму. Везет в нынешнем году! Даже и это успели. Правда, в последний раз нас уже застал снег в лесу. Никто из родителей не гонял нас за ягодами, мы ходили за ними сами. Наберем ватагу ребят и девчат и утром, чуть свет — лишь бы был выходной в школе — уходили в тайгу за 8—10—15 километров. Возвращались поздно ночью, при факелах. Намотаешь бересту на палку, подожжешь, она обовьется вокруг держака, и идем с этим факелом по темным, хлюпающим, страшноватым, буреломным лесным тропинкам.
Холодный Вагран переходили вброд на перекате у кирпичного завода — и дома!
С той осени я хожу в 7-й класс. Теперь у нас ещё химия, Конституция — новые предметы.
Я опускаю в своих сценах из жизни множество крупных тогдашних событий. А поводов для энтузиазма вполне хватало! Подвиг первых героев-летчиков, спасших челюскинцев, полеты Чкалова, Байдукова, Белякова, полярная эпопея папанинцев, открытие Всесоюзной сельскохозяйственной выставки в Москве, канал Москва — Волга и ещё десятки и сотни событий и подвигов... Они не раз описаны, и я не хочу повторяться: ощущения тех лет у всего народа были одинаковые. Скажу коротко: каждое событие нас занимало целиком, было грандиозным, захватывающим. Мы гордились своей эпохой, страной.
Только дед мой не верил ни во что, да и то больше не из-за того, что умом не понимал великого значения происходившего, а из-за своего необычайно упорного, вредного, язвительного характера, о котором он сам говорил: «Ты мне поперек, а я тебе наперекосы...» Что? Какие-то папанинцы на дрейфующей льдине пробыли почти год? Вранье! Чтоб на льдине четыре человека прожили столько времени? Эва! Это они, наверное, на берегу где-то зимовали, а про льдину потом выдумали, чтоб и славы, и денег побольше огрести. А дураки верят.
—Вон мой дед, а твой, Коля, прапрадед Петр Ионыч в Неплюевке прямо из бани голым на речку, на лед выскочил. Дак что? Откололась льдина, и поплыл он по речке, пока не перевернулся, не утонул. Вмиг соскользнул со льдинки-то... А тут цельный год живут-плывут на льдине! Брехня! Замерзли бы или перевернулись, как дед мой Петр Ионыч. Там ить, на Севере-то, не речка наша неплюевская, там — окиян...
—Дедынька, так ведь льдина-то огромная была, целый остров! — пытались мы возразить.
—Брехня! — твердо заключал дед.
Мы умолкаем. Сидим с Ванькой Дубровиным у нас дома (они тоже построились, и мы живем опять по соседству, на одной улице) и бормочем над алгеброй: «А-квадрат минус В-квадрат будет А плюс В минус В... А плюс В в квадрате будет А-квадрат плюс два АВ плюс В-квадрат...»
Тьфу! — харкает дед с кровати на порог и шаркает в брезентовых тапочках к печи. Вынул полено горящее (все несуразно делал дед, нет бы вынуть уголек), прикурил от него — дыму напустил в комнату, золы и углей насыпал! Наконец засунул обратно полено в печь, произнес:
—И чему только вас учут? И верно, он, бог-то, разумом людей помешал. Удумали: А прибавить Бы? Для чего? Везде столько работы, а они буковки складывают, квадраты. Косили бы лучше! Или учили вас, например, вот как печь сложить? Почему в ей труба... вьюшки... А это зачем? Ну, хоть бы буквы в слова какие складывали. К примеру, знаю я, что если к О прибавить Сы, получится Осы. А тут што выходит? А-Бы? И выходит, что вы абы как жить собрались...
Иногда подолгу дед давил на нас этой своей «философией».
Свободное копирование
