Мы собрались уезжать. Вперед!
В шесть утра я слушаю сводку. Теперь они нас радуют каждый день. «В последний час»: разгром волховской группировки противника. Еще один фронт пришел в движение! Говорят, что это начало разрыва блокады Ленинграда.
Летучки уже не привозят раненых. Наш ПЭП с полевыми госпиталями готовят для наступления.
Не прозевать бы: задержимся — получим опять ГЛР. (А Георгиев? Ты уже забыл?) Нет, не забыл...
Сейчас в «газовой» палате двое — Усманов и Назаров. Оба поправляются. По утрам я иду к ним в первую очередь.
Тоже было треволнений с ними, пока выходили!
Усманов. «А-с-тарожно, Астарожно!» — так его зовут. По-русски говорит плохо, из глухого кишлака. Привезли из ЭПа уже с диагнозом «газовая», температура — 39,8°, вид плохой. На перевязке увидели: рана голени грязная, необработанная, хотя прошло уже двое суток после ранения. Вот тут был типичный газ: надавишь на ткани — из раны пузырьки.
Сделали ему обширную обработку с иссечением всех плохих тканей, осколок нашли и удалили. Поставили дренажи и наладили постоянное орошение хлорамином. Конечно, сыворотка, кровь. Четыре дня он был на грани смерти. Три раза готовили инструменты к ампутации, брали на стол, развязывали, смотрели — нет, не идет дальше процесс. И снова — «ждать». Я бы ампутировал, напуганный, но Бочаров приходил каждый день и не советовал. И дождались. Две недели температурил, но постепенно все успокоились. Перевязки были болезненные, терпения у него мало, вот он и кричал «астарожно!». Все его полюбили — очень уж добрая физиономия и улыбка. Уже глухой гипс наложили вчера — готов для эвакуации.
Второй счастливчик — Назаров — с огнестрельным переломом плеча. Тоже типичная «газовая с газом». Успели все сделать, остановили инфекцию.
Уже подучились оценивать рану и общее состояние. Есть жесткое правило: «Раненые в конечности имеют право умирать только после ампутации». Иначе не все средства использованы.
Обещания Аркадия Алексеевича в отношении Смагина не оправдались. Температура не упала и через несколько дней после гипса. И через неделю, и через две оставалась высокой. И мы ходили около него, слушали его шуточки и тихо дрожали: развивается сепсис, и не прозевать бы отнять ногу. Делали все, что могли: кормили, вливали, сульфидин давали, витамины... Плюс, конечно, его высокий дух. Помогло! На третьей неделе температура снизилась, улучшилась картина крови — и мы вздохнули. Теперь уже учим его ходить в этом огромном гипсе.
Мы едем — наступать!
Идут последние минуты старого 1941 года.
Едем за Москву на машине, даже не знаю куда. Главное — наступать! Весь госпиталь с имуществом уже уехал утром на санлетучке. Мы с Хаминовым, Канским, несколькими сестрами и санитарами сдавали раненых и теперь едем вперед — должны перегнать и встретить своих.
Сдали госпиталь, сдали Смагина, «Астарожно», Назарова, еще три десятка других раненых, «не отмеченных переживаниями». Сдали в гипсовых повязках, со вторичными швами — все рассчитано до полного выздоровления. Все раненые — в хорошем состоянии, со свежими анализами, дневниками, записанными до даты сдачи.
Простились с ребятами. За руку прощался, как с близкими друзьями. Еще бы! В них вложено наше сердце и наше умение. Да, умение. Большинство из них уже не вернется в строй, но работать смогут все. Работников много нужно! В газетах пишут о страшных разрушениях в освобожденных селах и городах.
Остановились ночевать в Краскове — что-то вроде питательного пункта от комендатуры. Пустая комната, стол, три стула... и радио!
Встречаем Новый год — 1942-й.
На столе пол-литра спирту, чайник воды, консервы, разнокалиберные кружки.
Только что прослушали «В последний час» — наши взяли Калугу! Ту самую Калугу...
Стоим вокруг стола — начальник разливает спирт по кружкам, мы добавляем воды по вкусу. Ждем перезвона Кремлевских курантов и поздравления Калинина.
Вот они бьют, милые Кремлевские часы! Хаминов делает знак — поднять кружки.
Выпьем, товарищи, за победу!
За победу в этом, 42 году!
Спирт обжигает меня, я судорожно запиваю водой... Давлюсь, смущенный: совсем не умею пить, как баба...
Выпили, закусываем и на секунду — каждый — смотрим внутрь себя. Мелькает год прошедший — длинный и тяжкий...
— За победу!..
Свободное копирование
