Я в детском саду ВПА им. В.И. Ленина. 8 июня мама родила Свету.
В мае во время экзаменов отцу принесли пакет от начальника Академии. Там было сказано, чтобы он срочно явился к нач. Академии. Отец готовился к экзамену немецкого языка, поэтому положил в карман словарик. Оделся. Мама, шутя, сказала: «Почисти сапоги, а то к Ворошилову вызовут, и будешь с грязными сапогами позориться». Отец почистил сапоги и ушел. Их действительно целый курс, привезли в Наркомат обороны, сообщили, что в Монголии начались военные действия с Японцами и мы, как дружественная страна, должны помочь монгольским товарищам. Их сразу отправили на вокзал, где в вагоне для каждого был приготовлен чемодан со всеми необходимыми вещами. Кто-то сказал, что надо семьям сообщить. Начальство сказало, что мы сами сообщим. Отец, только из Кушки прислал маме телеграмму: «Жив, здоров. Скоро приеду». А через неделю семьям сообщили, да и по радио было сказано, что в Монголии на реке Холхин-Гол идут бои с японскими самураями, и наша Красная Армия помогает монгольским товарищам.
Отец вернулся только в начале осени. В первом эшелоне, который мы с мамой встречали из Монголии, отца не было. Письма из Монголии не приходили и семьи не знали, кто остался в живых. Матери держались, подбадривая друг друга. На второй день мы с мамой снова приехали на вокзал, Долго ждали поезд. Когда он пришел, я смотрела во все глаза. Мама смотрела на окна вагона, а я вдруг увидела в дверях отца – он был худой, загорелый. Я заорала: «Папа! Папочка!». И мама увидела его! Отцу дали Орден Красного Знамени. Вручал ему орден Калинин Михаил Иванович в Кремле. У нас сохранилась фотокарточка, где Калинин с группой, награжденных слушателей Академии. В третьем ряду стоит мой отец.
После вручения наград в Кремле был банкет, а после банкета при выходе из зала поставили большие корзины с фруктами и конфетами. Сталин стоял около корзин и спрашивал каждого, есть ли дети. Отец сказал, что у него трое детей и Сталин дал ему яблоки («Аппорт») и конфеты. Когда отец пришел, мы уже спали, и отец положил мне на стульчик огромное яблоко и несколько конфет.
На Холхин-Голе отец познакомился с журналистом Симоновым. Эту дружбу они пронесли до конца жизни. На банкете в Кремле они встретились и сели рядом. Симонов спросил отца: «Ел ли он когда-нибудь устриц?». Отец сказал, что не ел. И тогда Симонов взял устрицу, ножичком раскрыл ее, полил лимонным соком, кинул в рот и съел. И предложил отцу попробовать. Отец взял устрицу полил соком. Она попискивала, и он кинул ее в рот. Он несколько раз старался ее проглотить. Все тщетно. В конце концов, он осторожно выплюнул ее в ладонь и выбросил под стол на пол.
1940 г.
Помню, что летом я была в Кубинке на даче в детском саду. Заболела там свинкой. Долго лежала в изоляторе. Помню, что приезжала ко мне мама, и мы гуляли с ней в лесу над каким-то оврагом.
1941 г.
В мае я с бабушкой поехала на Украину. На небольшой железнодорожной станции Пологи жили тетя Оля, бабушкина сестра с мужем Тимофеем Кондратьевичем Чупырем. У них было двое сыновей – Володя, лет пятнадцати и Феликс, лет пяти. Днем мы играли во дворе, бабушка с тетей Олей готовили обед. А вечером мы шли гулять в Парк, где при входе стоял шлагбаум. За неделю до начала войны мы гуляли в парке, бегали с Фелькой в «салочки» и я с разбегу врезалась головой в шлагбаум и потеряла сознание. Меня принесли домой, и я несколько дней лежала в постели. А 21 июня мама приехала с Юрой и Светой. Она хотела оставить всех нас с бабушкой, а сама с отцом поехать на Черноморское побережье отдыхать. В Монголии отец заработал себе сильный плеврит, и ему надо было полечиться.
Утром 22 июня было воскресенье. Тетя Оля и бабушка сделали куриную домашнюю лапшу и вареники с вишнями. Мы сидели уже за столом, как в комнату влетел Юрка и заорал: «Вы тут лапшу едите, а там война началась!». С работы прибежал Тимофей Кондратьевич, он вручил маме билеты и сказал, что ночью будет поезд.
Ночью над Пологами кружила «Рама» - самолет разведчик. Город притаился, огней не было видно. Только на станции вдоль поезда ходили проводники с синими лампами, пассажиры стояли вдоль вагонов и разговаривали шепотом. Закончилась мирная жизнь. Мы приехали в Москву на Пироговку и отец сказал, что надо научиться быстро одеваться, так как в Москве уже были воздушные тревоги. Нас научили складывать вещи в определенном порядке: платье, сорочка, лифчик для чулков и трусики.
Вскоре был приказ по Академии – эвакуировать семьи, а общежитие на Пироговской опечатать. Мы стали готовиться к отъезду. Отец связался со своей старшей сестрой, Анной Христофоровной, которая жила в Алма-Ате. Юра уже был школьник. А их решили школами отправлять на Украину. Никто тогда не думал, что немцы так быстро оккупируют Украину. Поэтому многие дети потеряли своих родителей, многих угнали в Германию. Наш Юрка тоже должен был уехать со школой. Накануне бабушка решила сделать прощальный обед и сделала Юркин любимый вишневый кисель. Юрка вертелся около бабушки на общей кухни, и бабушка послала его за сахарницей. Его долго не было, А кисель был уже готов, и бабушка взяла кастрюлю, и пошла из кухни и в дверях ее сбил Юрка с сахарницей, и бабушка облила его горячим киселем. Шея, рука и грудь были так обожжены, что майку снимали с кожей. Поэтому ему пришлось ехать вместе снами в Алма-Ату. А многие дети, которые уехали со школами, потерялись или погибли. Бабушка говорила: «Не было бы счастья, да несчастье помогло».
Мы задержались на несколько дней. Мама водила Юру на перевязки, у него была температура. Мне и Ире Зайцевой поручили Светку, мы должны были с ней гулять. Мы с Ирой отвлеклись, и Светка упала в лужу. Тогда мы ее притащили в ванную, и вымыли под холодной водой. Светлана тоже заболела. В общем, мы ехали как в санитарном поезде. Я помню как отец привез нас на вокзал и как в открытое окно что-то говорил нам и махал рукой, а поезд уходил из Москвы на восток.
Мы ехали вместе с родственниками Федора Александровича Межуева, мужа тети Нюси (Анны Христофоровны). Это были татары – две девочки, примерно мои и Светины ровесницы и бабушка Сафаевна . На каждой остановке мама вместе с Юрой бегала на перевязки. Однажды они чуть не отстали от поезда. Часто мы стояли «под обгоном» так как в первую очередь пропускали поезда на запад к Москве. Сафаевна однажды сделала девочкам чай и положила по две ложки сахара. Девчонки начали пить и стали плакать, что «не вкусно»!».Сафаевна положила в стаканы еще по одной ложки. Девчонки дружно заревели, что «совсем не вкусно». Тогда наша бабушка отлила из одного стакана в свой и попробовала – чай был соленый. Бабушка сказала: «Сафаевна, вы им соль насыпали».
В Алма-Ате тетя Нюся встречала нас с медицинским автобусом, на котором был нарисован большой красный крест. Тетушка жила на аэродроме, в 12-ти километрах от Алма-Аты. Поселок на аэродроме был небольшой, несколько белых двухэтажных домиков. За ними большое поле аэродрома. Мимо дома из гор проходила дорога с мельчайшей, как пудра пылью. Нога утопала в этой пыли сантиметров на десять и если идти, шаркая ногами, то поднимается высокое облако пыли.
Однажды с гор по этой дороге целый день шла конница Панфилова. Они шли молча, без песен. Мы тоже стояли молча вдоль дороги. Вдруг кто-то в строю попросил у нас воды и мальчишки достали ведерки и кружки, и мы начали носить из колонки воду и подавать кружками. А нам – « малышне» - разрешалось бежать за строем, забирать пустые кружки и снова наполнять их водой. Дивизия шла целый день в сторону Алма-Аты. Говорили, что идут на погрузку, на вокзал и на фронт. К вечеру дорога опустела и пыль осела.
Рассказ брата Юрия Мамаева 10 декабря 2008 г. о событиях, связанных с 22 июнем 1941 г.
«Перед войной Мира с бабушкой уехали в Пологи в Днепропетровской области. Примерно 60 км от Днепродзержинска. Через неделю к ним приехали мама, Юра и Света. Я помню, говорил Юрий, как мы сидели на чемоданах и сторожили Свету в Днепропетровске». Приехали они 21 июня.
«Перед отъездом сидели на станции. Подошла военная часть. Солдаты сидели в теплушках. Играл оркестр марш. Вывез их на станцию Тимофей Кондратьевич (через железнодорожное КГБ или милицию).
Уезжали примерно в 2 часа ночи. На станции было полно народа. Когда поезд подошел, то туда рванули все – с билетами и без них. Милиция пыталась сдержать толпу, но тщетно. Тимофей Кондратьевич буквально втолкнул всех в поезд». И я, и Юрий помнят летящие самолеты. Я видела летящую раму – немецкий самолет разведчик. По дороге нас не бомбили. В Москву приехали 25 июня 1941 г. «Через месяц отец договорился со своей сестрой Анной Христофоровной, жившей в Алма-Ате, принять семью. Она жила около аэропорта в 2-х этажном доме, имевшем два подъезда. В каждом подъезде было несколько квартир. Анна Христофоровна и ее муж Федор Александрович имели 2 комнаты с кухней. В одной комнате жила Анна Христофоровна, Федор Александрович, Ольга Ивановна, ее мама (бабушка Юрия и Миры), Света и Юрий. В другой, принадлежавшей сыну Федора Александровича от первого брака – Сергею Федоровичу Межуеву. Очень хороший, интеллигентный мужчина. Он привез к себе мать, бабушку и 2-х девочек (по моим воспоминаниям с ними были Арифа (мама) и Анифа (сестра мамы).». Юрий считает их очень красивыми девочками метисками с элементами восточной и европейской красоты.
Перед отъездом в Алма-Ату примерно за неделю до отъезда с Юрием случилось ЧП.
«В Москве мы жили на Пироговке в доме 51, в комнате, которую предоставили отцу, как слушателю Академии им В.И.Ленина. Там была коридорная система, а кухня одна. У меня была привычка взять кусок хлеба, смочить его, а затем окунуть в сахарный песок. Я прибежал, хлеб нашел, а сахара не было. На вопрос, где сахар. Мама сказала, что бабушка взяла его на кухню делать кисель. Я побежал в сторону кухни, а в это время бабушка выходила оттуда, держа в одной руке сахар, а в другой кисель. Я сбил ее плечом и опрокинул на себя кисель. Поэтому в Алма-Ату выехал перевязанным». По воспоминаниям Миры «Юрия должны были вместе со школой отправить отдыхать на Украину. Этот случай спас его от возможной гибели, так как не все дети вернулись от туда».
