Моя жизнь - 54

   * * *

   4. ГРАФСКАЯ

И именно несмотря ни на что, наша семья каждое лето выезжала "на дачу" в Графское - довольно крупный поселок, расположенный недалеко от Воронежа, в большом Усманском лесном массиве бобрового заповедника. Обычно для этого снималась комната у местных жителей, и целые дни мы проводили в сосновом бору, валяясь в гамаках, или купаясь в смолистой воде небольшого лесного озера. Нередко мы уходили через лес довольно далеко, километров за пять от Графской, в вотчину бобров на речку Усманку. Я очень любил такие походы. Один из них я запомнил особенно хорошо. Было это, кажется, году в 1938-м. В кои веки, как я уже писал, приехал к нам в гости на несколько дней дед Нём, и отец решил показать ему наши воронежские заповедные места. Пошли мы туда втроем - дед, отец и я. Миновали весь бор, и вышли на речку Усманку на бобровые плотины. Деда, разумеется, мачтовым лесом не удивишь, но даже он оценил графский бор по достоинству, сказав, что этот лес - всем лесам лес. А места там действительно изумительные. Речка в нескольких местах перегорожена бобровыми плотинами, вода в запрудах чистейшая, по берегам камыши стоят стеной, а мелководья заросли белыми лилиями и желто-оранжевыми кувшинками. А чуть ниже по течению, у железнодорожного моста, зеленые лужайки и удобный пляж для купания. Берега обрывистые, но невысокие, до воды метра полтора-два и сразу же глубина метра три-четыре. Лучшего места чтобы прыгать в воду не придумать!

   Разделись, искупались, лежим на травке загораем. Отец разогрелся на солнышке и, видимо, решил "тряхнуть стариной".

   - А ну, - говорит, - давай, сынок, поборемся!

   Он высокий, сильный стройный, а я против него коротышка, да и было тогда мне всего-то лет около пятнадцати. Но был я к тому времени уже довольно хорошо "накачан". Мне отца, разумеется, не побороть, но и он никак не может меня как следует "захватить" - верткий был, из всех его захватов выскальзывал, как угорь. А дед лежит на циновке, курит свою "козью ножку" и посмеивается. Повозились мы так с отцом с минуту-другую, слышим, дед ему говорит:

   - Цион! Что ты с этим щенком возишься?!

   Встал с циновки, бросил свою "козью ножку", поманил меня к себе пальцем да как ухватит за шею, я и ахнуть не успел. А он согнул меня в дугу, головой к коленкам, взвалил себе на плечи, отнес к берегу и закинул с обрыва в воду. А сам устроился опять на циновке, лежит, загорает, курит свою "козью ножку" и посмеивается в усы. Я думаю, что было во мне тогда, наверное, килограммов шестьдесят, если не больше! А деду в то время - уже лет под семьдесят. Крепкий он был мужик, ничего не скажешь!

   Вот написал про то, как дед "искупал" меня в Усманке и вспомнил рассказ бабушки Симы о том, как они однажды, еще до революции, вдвоем с дедом пошли на берег Припяти посмотреть, как идет погрузка готовых пиломатериалов на его баржи. Видят, как около одной из них три грузчика кантуют к сходне тяжеленный шестипудовый якорь. Дед посмотрел, как они возятся с ним, бросил свою "козью ножку", сказал им пару "теплых слов" на языке биндюжников, поставил этот якорь "на попа", подсел под него, взвалил на плечо и пошел по сходне. Бабушка Сима говорила, что сходня под ним дугой выгнулась, а он спокойно поднялся на баржу и аккуратно положил якорь на палубу. Шесть пудов - это не игрушка, а центнер! Чтобы вот так запросто с ним "баловаться" силенка нужна. И немалая. И это притом, что росту он был совсем не большого. Ну, не то чтоб "метр с кепкой", но сантиметров еще 15-20 ему бы не помешали. Зато в плечах был он - "косая сажень". Таким он и остался в моей памяти - сильным, добрым и великодушным.