Моя жизнь - 45

   * * *

   ГЛАВА 6

   ГРЕЧЕСКИЙ ГОРОД СОЧИ

   1. ВТОРОКЛАССНИК И ВТОРОГОДНИК

   Сталин интернировал не только чеченцев и ингушей. Под его каток попали, как известно, многие народы и, в том числе, сочинские греки. Сейчас их там практически нет. А до войны они составляли большинство местного населения. Это были потомки тех древних греков, которые заселяли когда-то весь северный берег Понта Эвксинского до самого Трапезунда. Разумеется, ничто в их внешнем облике не напоминало о тех далеких временах, когда их предки колонизировали эти края. Но в образе их жизни все еще продолжали оставаться какие-то национальные черты и, в первую очередь, родной греческий язык. Поэтому греческих школ в Сочи было не меньше, чем русских. Вот и та 3-я Железнодорожная школа, в которой я учился, состояла фактически из двух школ - русской и греческой, расположенных в одном школьном дворе, но имевших разные входы. Я пишу об этом потому, что это тоже одна из примет времени - теперь таких школ в Сочи нет. Нельзя сказать, что между учениками этих двух половинок нашей школы существовала большая дружба, но и неприязни тоже не было. И не этим школа эта запомнилась мне навсегда.

   Когда я пошел в эту школу, разумеется, во второй класс, то сразу же сказалась грубая педагогическая ошибка, совершенная моими родителями, сорвавшими меня с учебы в первом классе хреновской школы. Ни писать, ни читать, ни считать я не умел совершенно. А второй класс - это второй класс и учиться в нем с такими знаниями, разумеется, невозможно. Напрасно, увозя меня в Москву "на повышение квалификации", мама решила, что я сам все это преодолею без труда. Черта с два! Как можно писать и читать, если не знаешь даже букв. А как можно заниматься арифметикой, если не умеешь считать даже до десяти? Родителям, сколь я теперь понимаю, надо было не только спохватиться, но и принять самые срочные меры. Но не спохватились, видимо продолжая думать, что "Саша умный мальчик, и выучит все это сам". Отец был очень занят санаторскими делами, и ему было не до меня. Это понять можно. Но почему не спохватилась мама, я до сих пор понять не могу. Возможно, она действительно очень сильно переоценивала мои способности.

А я продолжал просто "ходить в школу", ничерта не понимая, о чем там шла речь на уроках, да и не очень всем этим интересуясь. Меня гораздо больше интересовало купание в море, ловля барабулек и бычков на закидушку, лазанье по обвитым лианами и виноградной лозой деревьям в еще не совсем расчищенном парке, словом, все, что угодно, но только не учеба. Не способствовало успехам и то, что железнодорожная школа N 3, в которой я "учился" была довольно далеко от санатория, километрах, примерно, в трех. Идти до нее в зимний дождливый сезон года из Новых Сочей до самого железнодорожного вокзала по размокшей глине грунтовой дороги, утопая по щиколотку в вязкой сочинской глине, было не то что трудно, а просто очень тяжело. Я приходил в школу уже уставший и с систематическими опозданиями, пропуская первые уроки. Где уж там было до занятий! А потом предстояла обратная дорога домой - все те же три километра, утопая по щиколотку в липкой глине. Была бы тогда там такая же асфальтированная дорога, как сейчас, да ходили бы по ней те самые автобусы маршрутов N 5 и N 6, о которых повествует приведенная в предыдущей главе рекламная справка о санатории "Родина", то может быть, и закончилось тогда мое "хождение в школу" как-то иначе. Но, не было тогда всей этой нынешней роскоши и все закончилось именно так, как и должно было закончиться.

   Спасая положение, учителя сначала назначили мне "переэкзаменовку" на осень по русскому письменному и арифметике, видимо, полагая, что, при определенных усилиях, еще можно хоть как-то исправить это положение. Но и это не насторожило моих родителей. Никто мною всерьез не занялся, и вместо интенсивных занятий, я провел и это лето в свое удовольствие, купаясь, загорая, и лазая, как мартышка, по обвитым лианами деревьям. А когда на "переэкзаменовке" я, с большим трудом, наконец, вывел кривобокими, "печатными" каракулями свою фамилию, состоящую из девяти букв, сделав при этом три ошибки, моя классная руководительница, проводившая "переэкзаменовку", лишь мельком взглянув на мои "художества", сказала, что я могу идти домой. Разумеется, я помчался домой, как на крыльях, полагая, что блестяще выдержал "переэкзаменовку", о чем с гордостью доложил своим родителям, и тут же побежал на море купаться.

А когда 1-го сентября я пришел в школу, то долго не мог понять, почему моей фамилии нет в списках учеников "нашего" третьего класса, и почему я должен учиться не со своими "третьеклассниками", а с какими-то "первоклашками".

   Поразительно, но даже такой провал, не встревожил моих родителей, и на следующий год, когда надо было самым серьезным образом заняться моими школьными делами, папа и мама уехали почти на ползимы в отпуск и по другим делам в Воронеж, оставив меня на попечение бабушки Симы. И все снова покатилось по накатанной дорожке. А тут я еще и очень сильно заболел. У меня начались просто нестерпимые боли в коленных суставах, и поднялась температура - типичная картина ревматизма. Телефонной междугородней связи тогда вообще не существовало, а адрес, где родители остановились в Воронеже, они бабушке Симе не сообщили, и вызвать их телеграммой она тоже не могла. Когда же они приехали, то застали меня тяжело больным с развернутой картиной церебральной формы ревматизма. Были приняты, хотя и запоздалые, но активные меры, и я довольно быстро пошел на поправку. Но учеба в школе была и в этом году полностью сорвана. Если я и "побывал" в школе в том году раз десять, то это - максимум. Поэтому гораздо правильнее говорить, что я не "просидел" во втором классе два года, а лишь два года "числился" учившимся в нем. В результате получилось, что я фактически не учился ни в первом, ни во втором классе. Кстати, в "нулевке" (в Макаровке) я тоже почему-то не учился.

Поэтому, когда к осени 1934 года мы, наконец, уехали из санатория и вернулись в Воронеж, и мне предстояло идти в третий (а по возрасту - в четвертый) класс, то "этот вундеркинд" не только не умел ни читать, ни писать, ни считать, но по прежнему, еще не очень твердо знал кириллицу и арабскую цифирь. Вот когда пришла пора всерьез браться за ум, и срочно догонять своих, далеко ушедших сверстников. Как это ни странно, но мне удалось это сделать. Хотя и с большим трудом, но довольно быстро. Однако, отсутствие навыка читать по складам, прослеживая взором все буквы каждого слова, всегда очень мешало и продолжает мешать мне при освоении иностранных языков.

Ровно через сорок лет в свой первый и последний приезд в Сочи я, конечно, не мог не проведать "свою" школу. Поразительно, но в ней изменилось только то, что в бывшей "греческой" ее части теперь занимались не греки, а русские старшеклассники. Нашел я и учителей, которые еще помнили мою бывшую классную руководительницу. Встретили они меня радушно и поразились, когда я вспомнил, что в классе, где я когда-то "учился", справа от двери стояла большая, круглая, обтянутая листовым железом и окрашенная черной краской "голландка", а за ней стояла парта, на которой когда-то сидел я. И, когда, войдя в свой бывший класс, я спросил, куда делась эта печка, они просто ахнули. А потом, когда меня пригласили в учительскую выпить чашечку чая, произошел очень курьезный случай. Сидела с нами за столом очень молоденькая учительница, которая, видимо, еще недавно сама училась в этой школе. Когда она узнала, что я не просто учился в этой школе, а оказался второгодником, лицо ее сурово помрачнело. Она укоризненно посмотрела на меня, чуть-чуть скривила губы и с нескрываемым презрением спросила, чего же я смог достигнуть в жизни с таким "багажом" знаний. Надо было видеть, как округлились ее глаза, вытянулась и стала похожа на огурец смазливая мордашка, когда она узнала, что я - доктор медицинских наук, профессор, и уже давно заведую кафедрой. Она всплеснула руками и на полном серьезе растерянно произнесла фразу, которая всех нас тогда очень рассмешила:

   - Странно! Оказывается, из второгодников тоже могут получаться серьезные люди.