Но, конечно, в научном курсе весь этот богатый жизненный опыт, весь этот обильный запас непосредственных "ума холодных наблюдений и сердца горестных замет", должен был вдвинуться в оправу определенного научного мировоззрения.
Под какими влияниями сложилось у Ключевского его научное мировоззрение и какой оно приняло характер?
Ключевский поступил в университет в 1861 г. В это время знаменитая борьба западничества и славянофильства была уже законченным периодом в истории нашей общественной мысли. Отчасти под влиянием новых теоретических веяний, отчасти в связи с новыми переживаниями наступавшей "эпохи реформ" намечалось что-то вроде синтеза былых западнических и славянофильских лозунгов. Но на университетских кафедрах Ключевскому пришлось встретить крупнейших представителей западнического толка. В то время как славянофильский оттенок был представлен малодаровитыми профессорами Беляевым и Пешковым, на кафедрах блистали такие "западники", как Соловьев, развивавший кипучую творческую деятельность и находившийся тогда в начале своего колоссального труда по составлению "Истории России с древнейших времен", и Чичерин, последовательно проводивший западническую точку зрения в своих ярких исследованиях по истории областных учреждений в Древней Руси, по истории крестьянской общины и земских соборов.
Ключевский, как он сам это признавал, и увлекся на первых же порах всего более преподаванием Соловьева и Чичерина. От них он воспринял идеи и схемы, выдвинутые в свое время так называемой "юридической школой" в нашей историографии.
Изучая курс Ключевского, нетрудно видеть, какое важное место отведено там эволюции юридических форм как определяющего фактора в историческом процессе. Но отдавая немалую дань этому направлению, Ключевский, однако, отмежевывался от правоверных сторонников "юридической школы". К 60-м годам минувшего века, когда формировалось научное мировоззрение Ключевского, "юридическая школа" уже утрачивала свое былое, властное обаяние. В тесной связи с глубоким переворотом в социальных отношениях, который начал развертываться в результате реформы 1861 г., историки стали направлять все более пристальное внимание на социально-экономический момент в ходе исторического развития, а одновременно с этим в оживившейся борьбе общественных партий все настойчивее сказывалось охлаждение веры в единоспасительность политических преобразований и росло преимущественное внимание к вопросам социальным.
Несомненно, и эти веяния той эпохи вызвали в молодом Ключевском сочувственный отклик. Он не увлекся народническими крайностями той поры. Но и скептическая нотка в его отношении к политическому либерализму и мысль о том, что политические и юридические формы определяются более всего наполняющим их социальным содержанием, -- вошли существенным элементом в его научно-историческое мировоззрение. Недаром его знаменитая диссертация "Боярская Дума Древней Руси" носила знаменательный подзаголовок: "Опыт истории государственного учреждения в связи с его социальным составом".
В основу его курса русской истории и легла совершенно самостоятельно разработанная концепция истории России, в которой все лучшее из того, что дала "юридическая школа", было органически объединено с результатами социально-экономического анализа основных процессов русской народной жизни. Признавая основным фактом всей русской истории колонизацию ("История России есть история страны, которая колонизуется"), Ключевский делил историю России на периоды по главным этапам этого колонизационного процесса и затем для каждого периода выдерживал один и тот же план изложения. Сначала давалась очень яркая картина политического строя данного периода. Доведя характеристику этого строя до такой степени ясности, что слушателю начинало казаться, что он уже проник в самую суть тогдашней исторической действительности, Ключевский затем раздвигал рамки изложения, и перед слушателем сразу открывалась обширная дальнейшая область изучения: перед ним вставала не менее яркая картина отношений социальных, как основы изученного ранее политического строя. И когда слушатель начинал думать, что теперь-то он уже держит в руках ключ от всех замков исторического процесса, лектор еще раз раздвигал рамки изложения на новую область фактов, переходя к изображению народного хозяйства соответствующего периода и показывая, как складом народно-хозяйственных отношений обусловливались особенности и политического, и социального строя. Получалось впечатление вроде того, какое приходится испытывать, когда едешь по горному перевалу: кажется, что дорога вот-вот упрется в скалистую стену и дальше ехать будет некуда, как вдруг неожиданный поворот открывает перед путником новую обширную котловину. При таком порядке изложения чрезвычайно выпукло обрисовывалась взаимозависимость исторических явлений, и перед слушателем вырастала схема русской истории, законченная, стройная, пленяющая умственный взор выдержанностью всех своих линий. И в то же время от этой схемы не веяло мертвенной отвлеченностью, потому что, как я уже указал выше, Ключевский не усекал факты на прокрустовом ложе предвзятой доктрины, но умещал в рамках своей схемы всю многообразную и порой противоречивую пестроту подлинных картин исторической жизни.
И все это излагалось изумительным по точности и красоте языком, который так и сверкал своеобразнейшими и неожиданнейшими оборотами и мысли и слова. Из остроумных и поражающих своей меткостью афоризмов, определений, эпитетов, образов, которыми насыщен курс Ключевского, можно было бы составить целую книгу. Включенные в этот курс знаменитые характеристики исторических деятелей: Ивана Грозного, Алексея Михайловича, Петра Великого, Елизаветы, Петра III, Екатерины II -- представляют собою истинные шедевры русской художественной прозы. И когда Ключевский произносил их с кафедры, слушатели чувствовали себя необыкновенно близко от предмета лекции, как будто тут, в самой аудитории, проносилось над ними веяние исторического прошлого и как будто сам Ключевский вот только вчера лично беседовал с царем Алексеем Михайловичем или Петром Великим.
Свободное копирование
