Приступаю теперь к самому горестному событию моей жизни. 13 февраля, тяжелый для меня день кончины матери, бедный мой муж простудился в Лицее и занемог. Доктора не умели определить его болезни, она была вероятно следствием недуга, которым он страдал более двух лет, который проявлялся в различных формах. Но так как мой муж редко доходил до того, чтобы слечь в постель, даже в последней своей болезни все был на ногах, то казалось опасности не было, но предчувствие терзало меня, и нельзя передать, что я испытала в это время. В болезнь свою мой муж еще более полюбил Г., он тосковал если не видел его; он сделался нашим ежедневным посетителем, нашим другом, нашею отрадой.
Поутру, 20 марта, у мужа сделались такие страшные спазмы в горле, что доктора думали, что он через час умрет и принуждены были объявить мне, что он безнадежен. Когда я это услышала, то по какому-то судорожному движению бросила стакан, который, держала в руках, он отлетел на край комнаты и в дребезги разбился. Не помню, что потом со мной происходило и, что я ощущала.
На другой день мой муж пожелал приобщиться Св. Таин. Он сидел в креслах, когда принесли Святые Дары. С глубоким чувством, на коленах, принял он их, во был так слаб, что казался умирающим. Он любил жизнь, считал себя счастливым, у него было столько благих замыслов; ему так хотелось жить, действовать для добра ближним и приносить пользу России. Я поняла, что обязанность моя была приготовить его к смерти. Бог дал мне для этого сверхъестественные силы.
Умирающий благодарил меня за счастие которым наслаждался, говорил, что был вполне, вполне счастлив, и это уверение служило мне утешением во всю мою жизнь.
Последние минуты моего мужа были торжеством его чистой, исполненной добра жизни. Только те могут так умирать у которых совершенно спокойна совесть и которых души блаженствуют уже здесь сознанием, что совершили свое назначение на земле. Одна моя знакомая, г-жа Петерсон, жила у нас, добрейший Михаил Данилович Деларю проводил целые дни и иногда ночевал. Г. также был беспрестанно.
В субботу больной начал чаще забываться. Целый день я не отходила от него ни на минуту, держала его за руку и почувствовала, как она начала холодеть... Я бросилась пред ним на колена, просила благословить меня, сама его благословила и потом не помню, что со мной было...
Когда пришла в себя я лежала в гостиной на диване, друзья наши сидели около меня. Я думала, что все уже кончено и не смела спросить. Вдруг няня пришла сказать, что муж мой желает меня видеть..., что я почувствовала в эту минуту — объяснить невозможно. Я думала, что в этой жизни мы не увидимся более, что мы уже простились навсегда, и вдруг узнаю, что он жив... Я была так разбита, что не могла волочить ног, меня с трудом довели до спальной. Я нашла его сидящим на креслах у кровати. Улыбка которою он меня встретил сохранится навсегда самым святым воспоминанием моей жизни. В ней выразилось столько любви, радости, счастие!
Муж несколько, минут посидел при мне в креслах, вспомнил о преосвященном Иннокентии, которого тепло любил, потом начал забываться... Его положили в постель. Так прошел день воскресенья, к вечеру началась агония; меня увели еле живую и уложили в гостиной. Я ежеминутно ожидала страшной вести, и сама впадав забытье; не помню сколько времени это продолжалось, но когда я очнулась, то увидела, что моя добрая няня, не отходившая от моего мужа, сидела возле меня с образом, которым благословила меня мать. Г. стоял напротив. Я поняла, что все кончилось. Меня ночью же увезли к m-me Петерсон. Нельзя описать того, что я чувствовала, выходя из этого дома и взглянув на окно той комнаты, где он теперь лежал мертвый!.. Михаил Данилович Деларю не отходил от меня и сам горько плакал...
На другой день я почувствовала такую слабость в глазах, что казалось будто лишаюсь зрение. Михаил Данилович испугался, поскакал отыскивать докторов, привез их несколько: они нашли нервное поражение лба и глаз, прописали некоторые средства, приделали, что-то за уши, во сказали, что лучшим лекарством были бы слезы, а я плакать не могла... Хотя мы не долго еще жили в Одессе, но все жалели о моем муже, все принимали большое участие в моем горе. Мне сказали, что студенты Лицея, в том числе и молодой граф Воронцов, по очереди дежурили у его тела. Я не в состоянии была сойти с постели, не только присутствовать при похоронах.
В Одессе и Киеве есть обычай хоронить с музыкой не одних только военных, но также статских и даже женщин... Я молилась все утро, когда хоронили его, и вдруг до меня долетели звуки погребального марша; я упала в обморок.
Свободное копирование
