Мать моя была довольно богата и чрезвычайно гостеприимна, попросту, по-русски. В доме нашем не было ни малейшей роскоши. Исполнять какие-нибудь прихоти, делать какие-нибудь издержки из тщеславия, в голову не приходило моей матери; за то все окружающие нас жили в довольстве, и за столом нашим, не прихотливым, но изобильным, всякий гость находил радушный прием. Кроме того, что у нас каждый день кто-нибудь обедал из родных или знакомых, у нас были ежедневные посетители les habituées de la maison, старушки, которые не имели своего стола, два старичка которым не на, что было обедать. Один из них высокий, черный, молчаливый, отставной мелкий чиновник без рода и племени; другой, живой, маленький, худенький старикашка, всегда в одном и том же коричневом фраке допотопного покроя, но имевшем удивительное свойство не изнашиваться. Не помню какого происхождение был этот старик, но он любил чтение и был несколько образован. Он бывал у нас ежедневно до конца жизни. Мать моя ходила за ним в его предсмертной болезни и похоронила на свой счет. Он оставил нам сундук наполненный разными книгами, по большей части разрозненными.
В то время в Пензе стояла какая-то дивизия и вся лучшая военная молодежь почти ежедневно у нас собиралась. Родные, коротко знакомые дамы и девицы также усердно нас посещали. Вечера наши начинались рано и кончались не поздно. Пожилые играли в карты, молодые танцевали под фортепиано, а иногда играли в интеллигентные игры, в синонимы, рифмы, в отгадыванье заданного. слова из произносимых играющими фраз и пр., но чаще забавлялись шумными играми: жмурками, жгутом, туалетом, веревочкой и т. д.