Предисловие.
Оттепель, – так назвал И.Г.Эренбург первую половину времени правления Хрущева, в котором появились знаменитые шестидесятники, диссиденты, произошло сокращение армии, разгром работников культуры в Манеже, Карибский и последующий за ним экономический кризис, дефицит на все на свете, талоны на продовольствие и искусственный спутник, Белка и Стрелка! Гагарин! Куба! Новочеркасские и Ждановские события, реформы в сельском хозяйстве, царица полей кукуруза, реформы в промышленности и образовании.
Мы были не только свидетелями, но и участниками многих важных политических событий. Жили внутри них, испытали на себе результаты проводимой политики.
Какими мы тогда были? Поколение, которому Хрущев обещал коммунизм в 1980 году. Как мы все это видели? Что помним?
1. Прощай школа, здравствуй институт.
Первую лекцию по математике в 201 аудитории лестеха вел, ныне покойный профессор К. Он терпеть не мог опозданий и таких студентов не допускал до занятий, отправлял в коридор. Его побаивались и приходили за десять – пятнадцать минут раньше звонка. 201 самая большая аудитория – была единственной в институте, построенная в виде прямого амфитеатра. Она вмещала целый поток студентов.
Первый курс мехфака, недавно вернувшийся из колхоза, где убирали царицу полей – кукурузу, в середине ноября 1961 года, наконец, приступил к занятиям. Вчерашние школьники стремились занять места поближе к кафедре, а отслужившие срочную службу ребята шли наверх, на галерку. В потоке жалкой кучкой оказались четыре девчонки, которые устроились на первом слева от кафедры столе.
В левую дверь вместе со студентами вошла техничка со шваброй в руках. Она неторопливо забралась на стул, с него на придвинутый к стене стол и попыталась шваброй достать до большого портрета вождя. Ей это явно не удавалось. Студенты с интересом наблюдали происходящее. Сыпались комментарии, советы и свист. Она слезла, подошла к двери и крикнула:
- Нинк! Иди сюда, подмогни!
Нинка – вторая техничка худая, как и ее швабра, сняла синий пояс от халата, и они вдвоем начали связывать две швабры. Потом одна опять залезла на стол и стала размахивать шваброй, которая стала не только длиннее, но и тяжелее. Она утаскивала за собой техничку, которая балансировала со шваброй как канатоходец. Нинка снизу корректировала ее действия. Наконец напарница с размаху попала по портрету. Он сильно покосился, но удержался на месте. Казалось, прищур Сталина стал еще ехиднее. Рука с трубкой опустилась, а взор вождя буравил своих палачей.
Среди студентов поднялся гвалт. Умело засвистела галерка. Заулюлюкала середина, и только передний край растерянно и молча, смотрел на происходящее.
С пятого или шестого раза удача улыбнулась им. После очередного удара, связанные швабры срикошетили от стены и ударили по веревке, на которой висел портрет. Она оборвалась, и портрет полетел вниз, ударился о край стола, разломался на две части, разрывая холст, поднимая столб вековой пыли.
Этот момент и застал профессор.
-Что здесь происходит? – Сердито спросил он.
-Мы не хотели его рвать, он сам… Мы что? Нам приказали снять, а он вон, где…высоко!
-Вон отсюда, - Скомандовал профессор.
Они подхватили разбитый вдребезги портрет и, волоча Сталина по полу, поднимая тучи пыли, утащили его в правую дверь.
С 17 октября по 31 октября 1961 года состоялся ХХ11 съезд КПСС, где Хрущев во время своего выступления объявил, что к 1971 году СССР превзойдет США по уровню жизни, а к 1980 году в СССР будет построен коммунизм.
Съезд принял Устав КПСС, который в частности содержал Моральный кодекс строителя коммунизма и 111 Программу КПСС.
Одним из итогов съезда было усиление мер борьбы с культом личности Сталина, начатые ХХ съездом в 1956 году.
Началось повсеместное снятие портретов, памятников, исключение составил памятник на родине Сталина в Гори. Сталин был вынесен из мавзолея. Начинаются массовые переименования: город-герой Сталинград был переименован в Волгоград, Столица Таджикской ССР Сталинабад — в Душанбе и другие.
Были даже переименованы паровозы ИС (Иосиф Сталин) в ФД (Феликс Дзержинский) и прочие объекты.
Если бы меня спросили, какое событие для молодых людей было наиболее значимым в политическом вихре событий середины пятидесятых- начала шестидесятых годов, то, не задумываясь, я бы ответил: фестиваль молодежи и студентов в Москве 1957 года, несмотря на то, что мне в ту пору не было шестнадцати лет, и жил я в провинциальном городе Воронеже.
Впервые за годы советской истории произошел невиданный прорыв нашего железного занавеса, и страна почувствовала тот ветер свободы, который нес фестиваль. В те годы я учился играть на кларнете и саксофоне, участвовал в школьной и институтской самодеятельности (еще не окончив школу). Конечно, мы играли все фестивальные хиты. В первую очередь «Если бы парни всей земли», «Подмосковные вечера», песни из репертуара Эдиты Пьехи, которая выступала с ансамблем «Дружба» ну, и конечно, джаз, находящийся под запретом многие годы. Зазвучал «Rock around the clock». С замиранием сердца смотрели по телеку и слушали итальянских джазменов «Римские адвокаты» в полосатых пиджаках, которые разъезжали в открытом авто по Манежной площади, играя джаз. Их «Два сольди» покорило всю нашу молодежь.
В стране стала распространяться мода на джинсы, кеды, рок-н-ролл. Появились стиляги. Одноименный фильм Валерия Тодоровского, который широко рекламировали, где были заняты знаменитые актеры, разочаровал меня и моих друзей. Мой друг – трубач, с которым мы когда-то играли в разных коллективах, определил фильм, как утрированный шарж на тех стиляг, с которыми мы общались в одном кругу, да и сами стиляжничали по мере сил и возможностей. Я с ним полностью согласен. Носили коки, узкие брюки, белые или красные носки, туфли на платформе и конечно лепень – так называли клетчатый пиджак с широкими ватными плечами. Цвета он мог быть самого разного. У меня был светло-серый с крупной черной клеткой. Волосы мазали бриллиантином и подводили черным карандашом жидкие усики «ниточкой». У меня сохранился институтский шарж на ватмане, который вывесил комсомольский прожектор. На нем был изображен я в брюках «дудочках» и саксофоном-тенором в руках. На голове кок, на ногах платформа и надпись:
Дорогой ты наш Вадим
Сколько раз тебе твердим
На шабашку не ходи
А играй у нас во ЛТИ.
Это была гнусная ложь, так как я никогда не наносил ущерба интересам института, не срывал никаких мероприятий. Ездил на все гастроли с танцевальным ансамблем, но у комсомола просто пекла изжога, когда я играл еще, где либо, поэтому они меня в свой комсомол и не приняли.
Что касается каких-либо репрессивных мер к стилягам, то мне были известны случаи, когда отдельных стиляг тащили с танцплощадок в помещение дружины и читали нотации. Отдельные ретивые, придурковатые дружинники могли разрезать узкие штанины ножницами, предварительно измерив линейкой ее ширину.
Облавы, показанные в фильме, я никогда не видел и не слышал о них в Воронеже. Волосы не стригли. Видимо эти случаи взяты из практики фестиваля, когда отчаянное распутство наших комсомолок перехлестнуло через край. Они вытворяли такое, что, думаю, знаменитые кубинские проститутки могли отдыхать! Срочно были организованы летучие дружины на грузовиках, снабженные осветительными приборами, ножницами и парикмахерскими машинками. Грузовики с дружинниками, согласно плану облавы, неожиданно выезжали на поля, в парки и скверы. Включали все фары и лампы. Иностранцев, естественно, не трогали, расправлялись только с девушками, а так как их было слишком много, дружинникам было ни до выяснения личности, ни до простого задержания. У пойманных любительниц ночных приключений выстригалась часть волос, делалась такая «просека», после которой девице оставалось только одно - постричься наголо.
Сразу после фестиваля у жителей Москвы появился особо пристальный интерес к девушкам, носившим на голове плотно повязанный платок... Много драм произошло в семьях, в учебных заведениях и на предприятиях, где скрыть отсутствие волос было труднее, чем просто на улице, в метро или троллейбусе. Еще труднее оказалось утаить появившихся через девять месяцев малышей, часто не похожих на собственную маму ни цветом кожи, ни разрезом глаз.
В сводной статистической выписке, подготовленной для руководства МВД СССР зафиксировано рождение 531 послефестивального ребёнка (всех рас, в основном черных).
Так что стрижка волос – это из другой оперы.
А с нами в основном боролись мирными методами: через стенгазеты, печать, киножурналы и, конечно было неодобрение официозом. Лексика, присутствующая в фильме реальная, но я и мои друзья могли бы немало добавить, особенно из терминологии лабухов. Окружающие иногда не могли взять в толк, на каком языке мы разговариваем.
И заканчивая фестивальную тему, хочу напомнить нашему поколению и просветить нынешнее: именно один из фестивальных конкурсов впоследствии стал постоянной передачей на телевидении и положил основу массовому распространению популярной ныне игры КВН.
Фестиваль перевернул взгляды на моду, манеру поведения, образ жизни, ускорив ход перемен. Хрущевская «оттепель», диссидентское движение, прорыв в литературе и живописи — все это началось именно в фестивальной круговерти.
В 1961 году я поступил в Воронежский лесотехнический институт на Механический факультет, отделения «эксплуатация автомобильного транспорта». Это было время многих политических событий и реформ. Неоднозначное время правления Н.С.Хрущева, которое и которого в последнее время часто вспоминают везде и по разному поводу.
Меня иногда спрашивают, почему я пошел учиться именно в лестех. Причин несколько. Первая в том, что по материнской линии у нас в семье два моих деда еще до революции заканчивали Санкт-Петербургскую лесную академию. Вторая причина в том, что жизнь моей семьи, а это бабушка и дедушка, прошла вся в воронежском лестехе. Он был родным для всех нас. Еще учась в школе, я был записан в институтской библиотеке, занимался мотоциклами опять же в ДОСАФ при лестехе. Начинал играть в оркестрах и малых коллективах тоже в лестехе. Моя тетя – профессор Ленинградской лесотехнической академии тоже начинала учиться в Воронежском лестехе. И наконец, мой дед заведовал кафедрой в лестехе. Он являлся старейшим его работником. Его именем названа аудитория, где он читал лекции, а через много лет и я в ней читал свои. Можно продолжать и дальше.
Работая в начале 2000 года на кафедре родного института, ныне академии, меня заинтересовала современная мотивация студентов поступления в наш ВУЗ, вызванная кажущим мне безразличием к будущей специальности большей части учащихся. Я опросил десятка два студентов и ни у кого не обнаружил даже зачатков профессионального интереса. Назывались самые разные мотивы: чтобы не идти в армию; так захотели родители, которые сами заканчивали наш ВУЗ; проживают в районе академии. Объемы математики или других сложных предметов; просто нужно любое высшее образование, потому, что без него никуда не устроится на работу и наконец, друзья-товарищи пошли и я туда же и так далее.
Я, естественно, вспомнил свое время поступления. Я уже говорил, что еще учась в школе, я увлекся мотоциклами. Мы с ребятами разбирали и собирали битые на кроссе легкие мотоциклы М1М, готовили их к соревнованиям, сами гоняли по буграм динамовского оврага. Руки «прикипели» к железкам, но я мечтал о журналистике в университете.
Начал готовится. Меня сбил мой дядя, ныне покойный. Он работал главным инженером Ленинградского завода пластмасс, а у нас гостил с моей тетей. Он задал мне провокационный вопрос: о чем журналисты пишут в печати? О том, что доярка Иванова надоила 3,5 тыс. литров молока, а тракторист Петров пашет сразу на двух тракторах цугом! Или фельетон, как завмаг Сидоров проворовался и сел в тюрьму. А может выбьешься в люди, и будешь освещать работу ХХ11 съезда КПСС! А вдруг станешь учителем литературы в твоей любимой школе? (Он знал, что школу я не любил).
Я стал возражать, что есть филологи, исследователи, писатели, наконец! На что он, усмехнувшись, чем окончательно добил меня, спросил:
- А твоя фамилия, случайно, не Чехов, а может быть Толстой? Потом состоялся длинный откровенный кухонный разговор, потому, что в другом месте на эти темы никто не разговаривал. Он сказал мне:
- Запомни идеология – почва скользкая, а инженер, он и в Турции инженер. Капиталистические гайки ничем не отличаются от коммунистических. Инженерный корпус обслуживает технические решения, а не политические. Так я пошел в инженеры.
И только сейчас понял, что он был не прав вкруговую. Жизнь показала, что и коммунистические гайки тоже имеют свою идеологию.
Начало моей студенческой жизни проходило весело и безоблачно. Все было интересно и ново. Всех бывших школьников охватило чувство щенячьего восторга перед новой студенческой вольной жизнью. В годы советской власти музыканты и спортсмены в ВУЗах были на привилегированном положении. Они были на виду, и я в том числе, потому, что участвовал в самодеятельности, дул в духовом оркестре, а главное играл на танцах, устраиваемых в фойе второго этажа перед актовым залом, и было непонятно, что главное: учеба или хи-хи, ха-ха, как говорила моя бабушка.
Были ли мы политизированными, как сейчас? Да нет. Мы, конечно, все живо интересовались происходящими событиями, обсуждали их, ждали появления в печати сенсационных материалов, особенно публикаций журнала «Огонек». Я делал вырезки интересных статей, которые сохранил до наших дней, однако это ни в какой мере нельзя было сравнить с накалом политических страстей девяностых годов всего населения страны поголовно, когда все прильнули к экранам телевизоров и смотрели дуэль Ельцина – Хасбулатова. Впрочем, нельзя сравнивать эти события и время.
ХХ съезд партии вскрыл и осудил культ личности, но саму систему не затронул. Мотивы Хрущева, по которым он начал борьбу с мертвым Сталиным и ее методы были во многом глубоко личностные. Поэтому и проявления ее во многом были очень личными: портреты, скульптуры, переименования. Откровенно вырывалась наружу жуткая ненависть к Сталину, порожденная многолетним страхом перед ним.
Вот, как пишет Ф.Бурлацкий «Вожди и советники». М. 1990. с.88:
«Хрущев был глубоко ранен сталинизмом. Здесь перемешалось все: и мистический страх перед Сталиным, способным за один неверный шаг, жест, взгляд уничтожить любого человека, и ужас из-за невинно проливаемой крови. Здесь было и чувство личной ответственности за погубленные жизни, и накопленный десятилетиями протест, который рвался наружу как пар из котла».
Я долго хранил вырезку из газеты (к сожалению, не пометил названия, но мы выписывали «Правду», «Известия», «Литературную газету»), где была статья Хрущева, где кроме ставшего уже обычным, он писал о том, что Сталин издевался над людьми, ближайшего к нему окружения. Лично его, Хрущева, он постоянно унижал в присутствии других: пальцами хватал его за нос и тащил от стола. Приказывал плясать гопака. Особенно унизительна была его фраза в газете: - «Что же оставалось делать? Я плясал…»
Кто-то попросил у меня эту вырезку и, как говорят, «с концами». Жалею очень.
Хрущев, я думаю, потом жалел, что дал волю своим эмоциям в первоначальном периоде своих разоблачений. Позже он уже это делал умнее:
- «Пришлось затаиться на годы, — пишет Хрущёв в своих воспоминаниях, — партия в те годы не терпела инакомыслия». Совершенно очевидно, кто не терпел инакомыслия!
У нас в институте в фойе перед читальным залом стояла скульптурная группа из гипса: на скамейке сидит Ленин, а позади скамейки стоит Сталин. Правая рука опиралась на плечо старшего соратника, а в согнутой левой – трубка. Все бездельники института, прогулявшие занятия встречались у вождей. Однажды ранним ноябрьским утром я увидел там своего приятеля, барабанщика нашей группы, Славку Моряка. (Такая у него была кликуха. Еще дошкольником он плавал в деревянном корыте по здоровенной луже, за что и получил свое прозвище). Моряк был в растерянности и постоянно озирался вокруг. И только тут я понял, что он искал глазами: скульптуры не было. Вместо нее на полу зиял красный прямоугольник вывороченного паркета, который укладывали на красной мастике.
- Что здесь произошло? Где Сталин? – Глупо спросил я и только сейчас заметил еще одну фигуру за его спиной - нашего институтского электрика. Он как всегда был пьян. Руки и ноги его всегда болтались, словно на веревочках. Он год назад свалился на трансформатор и пожег себе синовинальную суставную жидкость. Став инвалидом – он пить не бросил.
- Здесь ночью вождей зарезали, - ответил он, размазывая пьяные слезы рукавом, - Теперь их порубленные трупы валяются во дворе! Они…, - он поднял качающуюся руку вверх с оттопыренными пальцами, - Ответят!
Мы побежали во двор и действительно увидели осколки скульптуры. Валялась голова Ленина, отколовшаяся от туловища: видимо пытались сначала отделить его от Сталина пожарным топором, а Сталин был порублен в лапшу.
- Ничего у нас не могут делать по-человечески, - Произнес с сожалением Моряк, - Подогнали бы грузовик, а потом уж и разбивали!
Меня всегда поражало хамство, с которым мы любим и боготворим без оглядки, а потом так же люто ненавидим. Вот уж действительно великий народ без руля и ветрил!
Вскоре наступило время перемен, которые не просто коснулись нас, а ударили наотмаш.
Свободное копирование
