Деда я узнала девочкой, в один из наших с матерью приездов в Ленинград. С моей бабушкой он давно расстался, после этого несколько раз женился, заводил романы, и только во время Ленинградской блокады остепенился. Блокадная жизнь осложнялась для деда тем, что он был убежденным вегетарианцем. Дед наверняка умер бы, если бы его не пожалела и не начала подкармливать невесть откуда взявшаяся учительница. Именно она спасла его от голодной смерти. После войны дед женился на ней и усыновил ее сына Вадика, которого ненавидел, как и всех предыдущих пасынков. Кроме этой непостижимой странности, у него были еще две, необъяснимые для горожанина: он никогда не пользовался лифтом и метро.
Сыновья не простили отца за уход от обожаемой ими матери и восстановили отношения с ним только через много лет. Дочери отнеслись к происшедшему более снисходительно. Моя мама считала отца выдающимся человеком (что очень много значило для нее), постоянно встречалась и переписывалась с ним. Думаю, в конце жизни дед страдал от одиночества, поэтому часто писал маме и ее второму мужу.
Последняя жена деда, Людмила Николаевна, была глупой мещанкой с хитрым лицом, выражавшим напряженное опасение упустить что-то выгодное. Даже на нас, внучек (меня и Аришу), она посматривала настороженно, и ей явно была не по душе благосклонность деда ко мне. В те годы, когда я бывала в их квартире на Думской, и в Ольгино, где они снимали дачу, дед едва переносил ее, но их связывали не только узы брака. В 1949 г. у них родился сын Саша, как две капли воды похожий на отца. Только с появлением на свет этого мальчика дед узнал, что такое любовь к детям. Он учил его языкам, водил по музеям, открывал для него мир литературы, истории, музыки, живописи и архитектуры. Когда приходили гости, дед, преисполненный отцовской гордостью, “демонстрировал” 5-6-летнего Сашу, показывая, сколь велики его таланты и познания.
Закончив исторический факультет Ленинградского университета уже после смерти деда, Саша, по иронии судьбы, нашел себе теплое местечко, устроившись “освобожденным секретарем комсомольской организации” на каком-то заводе. Мои пути с ним разошлись и дальнейшая судьба его мне не известна. Полагаю, он преуспевает и сейчас.
В начале Первой мировой войны дед эвакуировался вместе с Петербургским университетом в Ростов-на-Дону и в 1920 г. стал ректором Ростовского университета. Однако в том же 1920 г. перебрался с семьей в Баку и начал преподавать в Бакинском университете, куда пригласил его Вячеслав Иванович Иванов, дружески расположенный к нему и возглавлявший в 1920 - 1924 г. кафедру классической филологии. Тут снова дала знать о себе страсть деда к наукам: в 1925 г. он закончил медицинский факультет Бакинского университета, продолжая параллельно с учебой преподавать литературу. Не берусь утверждать, но кажется, со временем дед получил степень доктора психиатрии.
Дед был отменно умен, но это был холодный рациональный ум, почти не излучавший тепла.
Моя двоюродная сестра Ариша говорила мне, что незадолго до смерти дед составил генеалогическое древо своей семьи. Она видела эту бумагу и обратила внимание на то, что семья деда находилась в родстве с Ф.И.Тютчевым. Я знаю от родных, что мать деда, происходившая из дворянской семьи, была русской, а кто-то из ее предков имел шведские корни. Отец деда, преподаватель математики, был родом из старинной грузинской дворянской семьи Евлахишвили. Бабка же деда была армянка. У сестры деда, Ксении Михайловны, висели два большие фотографические портрета ее деда и бабки. О прапрабабке моей (армянке) знаю только то, что она едва говорила по-русски. От тех времен сохранился семейный анекдот: она панически боялась мышей (что передалось и мне) и, завидя хвостатую, вскарабкивалась на стол и истошно кричала сыну Михаилу: “Мишя, мишь!”
Свободное копирование
