В октябре я выбрал из своего лицейского сборника юмористики вещи поудачнее и начал их перерабатывать, выправляя стиль и заостряя юмор. Пять вещиц, казавшихся мне наиболее подходящими для "Стрекозы", я снес в редакцию журнала, на Фонтанку. За ответом просили зайти "недельки через две". Я не вытерпел и зашел через неделю. Секретарь редакции меня встретил, как старого знакомого, и, крепко пожимая руку, сказал:
- Ну, поздравляю, - единственный случай на моей памяти: у всех начинающих, как общее правило, из десяти вещей хорошо если берут одну, а у вас из пяти - сразу все, да еще без изменений. Начало чертовское!
Секретарь оказался Сергеем Александровичем Патараки, писавшим под псевдонимом С. Карр и рядом других, - милый отзывчивый человек, уже немолодой, лет сорока, высокий, лысый, с рыжеватой бородкой. Особенным литературным дарованием он не отличался, комбинируя свои рассказики и другие мелочи из юмористических журналов старых лет, русских и французских. Он говорил по-французски, что в богемной среде юмористов было редкостью, хорошо одевался и любил прилично пожить, поесть, поиграть на бильярде и ездить по загородным увеселительным садам. Я собирался уходить, но он меня удержал, сказав, что редактор хотел со мною познакомиться и поговорить о дальнейшей работе. Сейчас у него сидит Ясинский (Максим Белинский), но он скоро уйдет. Действительно, последний скоро вышел, и я с любопытством разглядывал его фигуру, в оливковой, вылинявшей разлетайке, с головой, заросшей со всех сторон волосами, которых хватило бы за глаза на десяток лысых Патараки. Помимо огромной копны сверху у него была предлинная борода, длиннейшие брови, да еще из ушей висели изрядные космы.
Войдя в редакторский кабинет, я увидел за большим письменным столом, заваленным рукописями и гранками корректур, рыжеватого человека лет сорока, с пушистыми усами и бритыми щеками и подбородком. Это был редактор "Стрекозы" И.В.Василевский-Буква. Улыбаясь, он встал и пошел мне навстречу, протягивая обе руки и усаживая в кресло:
- Студент? Вот и хорошо: все юмористы начинали со студенческой скамьи. И я так же вот в "Искре" студентом начал. - И он стал уславливаться со мной насчет моего дальнейшего сотрудничества.
В это время отворилась другая дверь кабинета и вошел небольшого роста коренастый старик с седыми бакенбардами и пробритым подбородком, оказавшийся издателем "Стрекозы" Корнфельдом, которому Василевский меня представил со словами:
- Вот это и есть Ghou t'nique.
И он прибавил несколько очень мне польстивших комплиментов. Псевдонимом Chou t'nique я подписал свою главную статейку, в которой подобрал из "Ревизора" реплики различных действующих лиц, подходящие к характеристике тогдашних русских газет и журналов.
- Вам повезло: цензура все пропустила, - сказал он с каким-то иностранным акцентом, обращаясь ко мне. Посмотрев сквозь очки на мой плохонький, изрядно помятый студенческий сюртук, бывший моей единственной, бессменной одеждой, он, подумав несколько секунд, прибавил:
- Вы можете получить авансик, в счет гонорара, а гонорар - по выходе номера.
Через пять минут Патараки выдал мне десять рублей. Боже, как они были стати! Я сиял от радости. Когда я очутился на улице, то ног под собой не чувствовал от охватившего меня восторга. Какое невероятное счастье: первые заработанные деньги, - значит, я мог зарабатывать не уроками, одна мысль которых отравляла мне существование, ибо педагогические невзгоды отца вечно стояли перед глазами, а литературой. На радостях я направился не греческую кухмистерскую и не в студенческую столовую, а в ресторан Лежена на Невском, пообедав там на целый рубль и наигравшись с товарищами на бильярде, пошел домой.
Свободное копирование
