Весной 1939 года я защищала диссертацию на степень кандидата биологических наук. Название диссертации длинное: «Сравнение генетических свойств природных популяций и лабораторных линий дрозофилы. Гипотеза генетических корреляций». Мой великий покровитель, заведующий кафедрой генетики и экспериментальной зоологии, прекрасный педагог и ученый, сын священника и член Коммунистической партии, великий молчальник, когда творились у него на глазах декретированные беззакония, Александр Петрович Владимирский скоропостижно скончался. Он начал свою ученую карьеру ламаркистом. Повторял он опыты Кам-мерера, только на другом объекте. Каммерер изучал изменения окраски саламандр в зависимости от окраски субстрата, на котором обитали их родители. Каммерер считал, что ему удалось доказать наследование признаков, приобретенных в индивидуальном развитии. Владимирский работал с капустницей. Куколки этой бабочки меняют окраску в зависимости от окраски фона. И Владимирскому, как и Каммереру, казалось, что различия в окраске, приобретенные в течение жизни, вызванные средой, передаются потомству. Бабочки, вылупившиеся из светлых куколок, порождали бабочек со светлыми куколками, а бабочки, вышедшие из темных куколок, давали потомство, развивающееся в темных куколках. А будет куколка темной или светлой зависело от фона, на котором окуклилась гусеница. Владимирский доказал, что отбор, а не наследование приобретенных признаков, — причина заблуждений Каммерера. Отбор чуть было не ввел в заблуждение и его самого. Он поместил окукливающихся гусениц на один и тот же фон. Он отобрал светлые куколки и те, что потемнее, и получил от бабочек, вылупившихся из этих куколок, потомство. Потомство светлых имело светлые куколки, потомство темных — темные. Различия были наследственные, врожденные, генотипи-ческие. Принцип: разделяя, властвуй — гнусный в политике, безотказно служит делу познания. Владимирский стал дарвинистом.
Только мне не ясно, зачем они оба, и Каммерер и Владимирский, делали все это. Принцип наследования приобретенных признаков — это отрицание ненаследственной изменчивости, а ее наличие в самом начале века с предельной убедительностью доказано Иоганнсеном в его опытах по отбору в популяциях и чистых линиях бобов.
Я защищала диссертацию, когда Владимирского уже не было в живых. Его преемник из выдвиженцев — Михаил Ефимович Лобашев, никогда не простивший мне моей знатности, — отца он почитал, а дочери его, профессорской дочке, всю жизнь чинил преграды — стал, если не номинальным, то фактическим вершителем, судеб кафедры. В 1935 году Владимирский, выдвигая аспирантов, назвал пятерых: Новикова, Баранчеева, Ковалева, Рапопорта и меня. Лобашев оспаривал кандидатуры мою и Рапопорта. Рапопорт намного превосходил способностями всех нас. Как удалось Владимирскому отстоять меня, описано выше. Рапопорта ему отстоять не удалось. Но Рапопорт и не добивался аспирантуры в Ленинграде. Он поступил в аспирантуру в Институт эксперименттальной биологии и под руководством его директора, одного из основателей генетики в Советском Союзе, Николая Константиновича Кольцова, начал свои знаменитые опыты по искусственному получению мутаций химическими препаратами. В 1939 году, когда Владимирского не стало, Лобашев дал понять, что моему пребыванию на кафедре пришел конец.
Свободное копирование
